болели. Он наклонился над крошечной раковиной, пытаясь унять дрожание мышц.
Помимо воли, он вновь мысленно перенесся в ту комнату, где так жестоко была убита женщина. Президент Соединенных Штатов оказался пьяницей, бабником и человеком, способным поднять руку на женщину. Он улыбался журналистам, целовал младенцев, заигрывал с очарованными им старушками, проводил важные встречи, колесил по миру в качестве лидера нации, – и был вонючим ублюдком, который спал с замужними женщинами, избивал их и затем приканчивал.
Ну и наборчик.
Он узнал нечто такое, что не предназначено для широкой огласки.
Лютер чувствовал себя очень одиноким. И очень обозленным.
И самое обидное то, что эта сволочь останется безнаказанной.
Лютер пытался убедить себя, что, будь он на тридцать лет моложе, то принял бы бой. Но он не был молод. Его нервы по-прежнему были крепче, чем у большинства его сверстников, но, как и речной камень, их разъедало течение лет, и они были уже не те. В его возрасте битвы выигрываешь значительно реже. Наконец, пришло и его время, и он оказался к этому не готов, но был вынужден понять и смириться.
Лютер вновь посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале. Глухой стон зародился в его груди и, превратившись в рыдания, наполнил тесную комнатку.
Его бездействию нет оправдания. Он не открыл зеркальную дверь. Не оттащил мужчину от Кристины Салливан. Не предотвратил ее смерть, и это жестокая правда. Будь он решительнее, она осталась бы в живых. Он купил себе свободу, возможно, жизнь, но заплатил за нее жизнью другого человека, который нуждался в его помощи и сражался за свою жизнь, в то время как Лютер только наблюдал. Человеческое существо, едва прожившее треть жизни Лютера. Это был трусливый поступок, и боль от осознания своей трусости сжимала ему грудь.
Он почувствовал, что его ноги подкашиваются, и низко наклонился над раковиной. Он был даже рад этой слабости. У него больше не было сил смотреть на свое отражение. Когда самолет провалился в воздушную яму, его стало тошнить.
Прошло несколько минут. Он смочил бумажное полотенце холодной водой и протер им лицо и шею. В конце концов ему удалось добраться до своего сиденья. Самолет с гулом, рвался вперед, и чувство вины у Лютера с каждой милей становилось все острее.
Зазвонил телефон. Кейт взглянула на часы. Одиннадцать вечера. Обычно она отвечала на звонки через автоответчик. Но что-то заставило ее броситься к телефону и поднять трубку до того, как автоответчик заработал.
– Алло.
– Почему ты уже не на работе?
– Джек?
– Как твоя лодыжка?
– Ты знаешь, который теперь час?
– Я просто проверяю своего пациента. Врач обязан делать это в любое время.
– С твоим пациентом все в порядке. Спасибо за беспокойство. – Она невольно улыбнулась.
– Карамельное мороженое – это лекарство, которое никогда меня не подводит.
– А, так значит, были и другие пациенты?
– Мой адвокат посоветовал мне не отвечать на этот вопрос.
– Умный совет.
Джек представил себе, как она сидит, теребя пальцем кончики волос, так же как в ту пору, когда они вместе учились; он корпел над правилами работы с ценными бумагами, она – над французским языком.
– Твои волосы достаточно вьются на концах, так что нет необходимости им помогать.
Она отдернула палец, улыбнулась, а потом нахмурилась. Эта фраза пробудила в ней множество воспоминаний, и не все из них были приятными.
– Уже поздно, Джек. У меня завтра суд.
Он встал и прошелся по комнате, держа трубку радиотелефона и напряженно думая. Надо удержать ее у телефона еще на несколько секунд. Он почувствовал себя виноватым. Он невольно оглянулся и посмотрел через плечо. Там никого не было, по крайней мере, никого, кого он мог видеть.
– Прости, что я звоню так поздно.
– Ничего.
– И прости, что я повредил твою лодыжку.
– Ты уже за это извинялся.
– Да, конечно. Ну, и как ты? Я имею в виду не лодыжку.
– Джек, мне действительно нужно выспаться.
Он надеялся, что она скажет это.
– Тогда как насчет обеда?
– Я же сказала, у меня суд.
– После суда.
– Джек, я не уверена, что это хорошая мысль. Точнее, уверена, что это неважная мысль.
Интересно, что она имеет в виду, подумал он. Поиск подтекста в ее словах вошел в неприятную ему привычку.
– Господи, Кейт. Это же просто обед. Я же не прошу тебя выйти за меня замуж. – Он засмеялся, но уже пожалел о сказанном.
Кейт больше не теребила волос. Она тоже поднялась и увидела себя в зеркале прихожей. Поправила воротничок ночной сорочки. Нахмурилась.
– Извини, – быстро проговорил он. – Извини, я не это имел в виду. Послушай, все будет за мой счет. Мне же нужно на что-то тратить деньги.
Ответом ему было молчание. Он даже не знал, слушает ли еще она его.
Он репетировал эту беседу в течение последних двух часов. Любой возможный вопрос, обмен репликами, изменение в теме. Он будет таким ненавязчивым, любезным, она – такой понимающей. Они отлично поладят. Но пока все происходило совершенно иначе. Он решил прибегнуть к запасному плану. Он решил упросить ее.
– Прошу тебя, Кейт. Я очень хочу поговорить с тобой. Пожалуйста.
Она села, поджав под себя ноги, и глубоко вздохнула. Годы не так сильно изменили ее, как она думала. Хорошо это или плохо? В данный момент она не могла ответить на этот вопрос.
– Когда и где?
– Может быть, у Мортона.
– Обед у Мортона?
Он представил себе выражение ее лица при упоминании сверхдорогого ресторана. Думает, наверное, в каком мире он теперь обитает.
– Ну ладно, а как насчет кафе в Старом городе около Фаундерз Парк примерно в два? Там в это время будет меньше народа.
– Это лучше. Но я не могу обещать. Я позвоню, если не смогу прийти.
Он медленно перевел дух.
– Спасибо, Кейт.
Джек положил трубку и рухнул на диван. Теперь, когда его план удался, он думал о том, что затеял. Что скажет он ей? Что скажет ему она? Он не хотел ссориться. Он не солгал: ему действительно хотелось поговорить с ней, увидеть ее. И это все. Он убеждал себя в этом.
Он прошел в ванную, окунул голову в холодную воду, заполнявшую раковину, взял банку пива и, поднявшись к бассейну, расположенному под крышей, сел там в темноте и стал смотреть, как самолеты заходят на посадку в аэропорт, пролетая над Потомаком. Ему ободряюще мигали два ярких красных огонька у памятника Вашингтону. Восемью этажами ниже все было спокойно, только изредка улица оглашалась воем сирены полицейской или медицинской машины.
Джек взглянул на ровную поверхность бассейна, опустил ногу в холодную воду и стал наблюдать за разбегающейся рябью. Он допил пиво, спустился вниз и заснул в кресле в гостиной перед включенным телевизором. Джек не слышал, как зазвонил телефон, как кто-то оставил сообщение на автоответчике.
