большого наплыва волонтеров на Лемнос была устроена врачебная комиссия, производившая медицинский осмотр. Осмотр был чисто формальный, так как все без исключения были признаны годными. Когда записавшихся набралось четыреста человек, им был устроен смотр генералом Бруссо, который произнес длинную речь, тут же переведенную на русский язык лейтенантом Шмидтом. Не скрывая тяжелых сторон службы, а именно: непривычные климатические условия и опасности, ввиду частых стычек с арабами, он обрисовал Легион как лучшую школу для военного человека. Затем он подтвердил все напечатанное в анонсах, добавив, что сто франков в месяц — более чем достаточно, тем более что все необходимое получается из казны. По прошествии нескольких дней телефонограмма была получена, и все волонтеры поротно прибыли на пристань. Пришлось сейчас же разочароваться тем, кто ожидал совершить переезд в Константинополь с комфортом, свойственным французскому солдату, так как для четырехсот человек был подан маленький греческий пароход, привозивший на Лемнос продукты из Константинополя. Французский капитан, который должен был сопровождать нас до Константинополя, через переводчика извинился за тесноту и затем приступил к погрузке. При посадке строго контролировали число грузившихся, но, несмотря на это, двадцать человек оказались лишними. Это сейчас же вызвало недоразумения с пищевыми продуктами, так как запас их был строго рассчитан на четыреста человек. Этому горю помогли сами русские, поделившись провизией с незаконно проскочившими. Сопровождавший нас капитан перед отходом парохода приказал собрать все имеющееся на руках оружие, как огнестрельное, так и холодное, пообещав, что по приезде в Константинополь все будет возвращено собственникам. Оружие было собрано и передано, но никогда больше его никто не видел. Если принять во внимание, что там было около двадцати шашек и кинжалов в серебре и столько же револьверов разных систем, становится понятным, почему капитан не решился расстаться с таким сувениром. Должен, впрочем, оговориться, что мне шашку он оставил, не то из уважения ко мне, как к переводчику, не то потому, что она была самая простая, без всяких украшений, кубанка. Путешествие до Константинополя пришлось совершить в невероятной тесноте, и длилось оно необычайно долго — около двух суток. По приезде нас высадили и, предупредив, что запись на Лемнос была только предварительная, отправили в лагерь Серкиджи. Разместили нас опять очень тесно, но снова извинились за тесноту, пообещав, что после подписания контракта все изменится к лучшему.
. Многие из находившихся на Лемносе и владеющих французским языком ходили за справками в штаб генерала Бруссо, где их отменно вежливо встречали и охотно давали разъяснения. При штабе же находился один русский, служивший в Легионе, к которому, главным образом, и обращались за справками. По его словам, служба в Легионе — нетрудная, а отношение к легионерам — хорошее. Не знаю, из каких побуждений так немилосердно врал этот человек, но его слова для многих были решающими. Мне лично удалось даже поговорить с самим генералом Бруссо, который заверил меня, что если в России произойдет переворот до истечения контракта, то, конечно, все русские будут немедленно отпущены. Кроме этого, генерал советовал всем офицерам, владеющим французским языком, взять с собой послужные списки, так как им будет облегчено продвижение по службе, вплоть до офицерского чина. Окончил он свою речь тем, что высказал уверенность в том, что ни один из записавшихся не пожалеет о своем решении. После его ухода всех волонтеров разбили на четыре роты, назначили в каждой из них старшего и, предупредив, что о дне отъезда все будут оповещены телефонограммой, отпустили обратно, в части. Ввиду большого наплыва волонтеров на Лемнос была устроена врачебная комиссия, производившая медицинский осмотр. Осмотр был чисто формальный, так как все без исключения были признаны годными. Когда записавшихся набралось четыреста человек, им был устроен смотр генералом Бруссо, который произнес длинную речь, тут же переведенную на русский язык лейтенантом Шмидтом. Не скрывая тяжелых сторон службы, а именно: непривычные климатические условия и опасности, ввиду частых стычек с арабами, он обрисовал Легион как лучшую школу для военного человека. Затем он подтвердил все напечатанное в анонсах, добавив, что сто франков в месяц — более чем достаточно, тем более что все необходимое получается из казны. По прошествии нескольких дней телефонограмма была получена, и все волонтеры поротно прибыли на пристань. Пришлось сейчас же разочароваться тем, кто ожидал совершить переезд в Константинополь с комфортом, свойственным французскому солдату, так как для четырехсот человек был подан маленький греческий пароход, привозивший на Лемнос продукты из Константинополя. Французский капитан, который должен был сопровождать нас до Константинополя, через переводчика извинился за тесноту и затем приступил к погрузке. При посадке строго контролировали число грузившихся, но, несмотря на это, двадцать человек оказались лишними. Это сейчас же вызвало недоразумения с пищевыми продуктами, так как запас их был строго рассчитан на четыреста человек. Этому горю помогли сами русские, поделившись провизией с незаконно проскочившими. Сопровождавший нас капитан перед отходом парохода приказал собрать все имеющееся на руках оружие, как огнестрельное, так и холодное, пообещав, что по приезде в Константинополь все будет возвращено собственникам. Оружие было собрано и передано, но никогда больше его никто не видел. Если принять во внимание, что там было около двадцати шашек и кинжалов в серебре и столько же револьверов разных систем, становится понятным, почему капитан не решился расстаться с таким сувениром. Должен, впрочем, оговориться, что мне шашку он оставил, не то из уважения ко мне, как к переводчику, не то потому, что она была самая простая, без всяких украшений, кубанка. Путешествие до Константинополя пришлось совершить в невероятной тесноте, и длилось оно необычайно долго — около двух суток. По приезде нас высадили и, предупредив, что запись на Лемнос была только предварительная, отправили в лагерь Серкиджи. Разместили нас опять очень тесно, но снова извинились за тесноту, пообещав, что после подписания контракта все изменится к лучшему.
У всех, приехавших с Лемноса, было какое-то лихорадочное желание поскорее покончить с формальностями, и новая задержка приводила в уныние. Некоторых такая оттяжка расхолодила, и они, не дождавшись осмотра[431] или уезжали на Лемнос, или оставались в Константинополе, на положении гражданских беженцев. С подписанием контракта, однако, не торопились и только через три дня[432] начали отправлять группами по пятьдесят человек на медицинский осмотр. Признанные годными после осмотра отправлялись в вербовочное бюро, где и подписывали контракт. Из отправившихся на медицинский осмотр мало кто возвращался обратно негодным. Осмотр, опять-таки, был очень поверхностным, и обращалось внимание, главным образом, на особые приметы, а не на состояние здоровья. Забракованный нередко на следующий день шел снова на осмотр под другой фамилией и признавался годным. Создавалось впечатление, что доктора просто должны были браковать известный процент, не считаясь при этом с тем, кого они бракуют. О том, как нас осматривали в этой комиссии, свидетельствуют трое принятых с первого же раза: у одного не было 14 зубов; у другого кисть правой руки была исковеркана ранением до такой степени, что он с трудом мог держать ею легкие предметы, а у третьего на теле были следы восемнадцати ранений. Из всех четырехсот человек вернулись с осмотра только трое, причем двое из них, пойдя на следующий же день, были приняты, а третьему такое путешествие пришлось совершить три раза, но в конце концов он был признан годным. После осмотра нас отправили в сопровождении сержанта в бюро записи. Процедура подписания контракта длилась очень недолго. В канцелярию нас впускали по трое человек. Каждому задавали одни и те же вопросы: имя, фамилия, национальность, возраст, род оружия и профессия. Предпоследний вопрос, как я узнал впоследствии, задавался только русским. На все вопросы можно было отвечать что угодно, так как никаких бумаг при опросе не предъявлялось. При окончании опроса контрактующие внимательно осматривают наружность волонтера, записывают свои наблюдения в контрактовый лист, затем добавляют данные медицинской комиссии, сведения о росте и особых приметах на теле и после этого дают ему лист для подписи. Не помню хорошенько содержания написанного в контрактах, так как ничего из того, что было напечатано в анонсах, там не было,[433] а стояло только, что подписавшийся ознакомился с такими-то и такими-то параграфами таких-то статей и обязуется с этого дня служить Французской Республике верой и правдой в течение пяти лет. По простоте своей я предположил, что именно эти самые параграфы были напечатаны французским командованием для всеобщего сведения, но на самом деле это было совсем не так. И впоследствии мне так и не удалось ни узнать содержание этих таинственных параграфов, ни увидеть легионера, ознакомленного с ним. Задавал я об этом вопрос старым легионерам, по три раза возобновлявшим контракт, но в ответ они, обыкновенно, только махали рукой и таинственно посвистывали. Когда наша группа закончила процедуру подписания контракта, нас повели в лагерь, в котором находились исключительно русские легионеры. Нас вывели на улицу, построили и повели через весь город в лагерь. Сопровождал нас французский сержант, с которым я разговорился. Он неожиданно, поговорив со мной о разных посторонних предметах, задал мне вопрос: что заставило нас
