работают, не переставая. Кажется, что все ожило, зашевелилось: снуют взад и вперед бочары, подъезжают телеги со смеющимися девушками, то и дело слышатся песни батраков, которым за сбор винограда платят дороже, чем за все другие работы. Впрочем, есть еще одна причина для веселья — сбор винограда стирает все общественные грани: хозяева, работники, женщины, дети — все участвуют в этом празднике труда. Вот чем объясняется, быть может, то хмельное веселье, которое издавна царит у нас в последние погожие дни осени и воспоминание о котором некогда подсказало Рабле вакхическую форму его великой книги. Жак и Мадлена, вечно больные, ни разу не собирали винограда; я был так же несведущ по этой части, как они, и дети прыгали от радости, видя, что я разделяю их волнение; к тому же графиня обещала сопровождать нас. Прежде всего мы пошли в Виллен — местечко, славящееся в нашем краю изготовлением корзин, и заказали себе несколько штук самых красивых: ведь нам предстояло собрать вчетвером виноград с оставленного для нас участка! Однако мы договорились не есть слишком много винограда во время работы. Лакомиться крупным туреньским виноградом, сорванным собственными руками, было так приятно, что мы готовы были пренебречь ради него лучшими сортами фруктов, подаваемых к столу. Жак заставил меня поклясться, что я буду собирать виноград только в Клошгурде и откажусь от всех других приглашений. Никогда еще Жак и Мадлена, обычно бледные и болезненные, не были так оживлены, деятельны, непоседливы. В то утро они щебетали наперебой, сновали взад и вперед без всякой нужды; казалось, им хочется болтать и прыгать от избытка сил, как и всем прочим детям; родители никогда не видели их такими цветущими и довольными. Я сам стал ребенком вместе с ними и даже, быть может, более шаловливым, чем они, ибо тоже надеялся заслужить награду. Итак, в одно прекрасное осеннее утро мы отправились в виноградники и пробыли там полдня. Как мы соперничали, наперебой стараясь отыскать самую красивую кисть и поскорее наполнить свою корзину! Мы то и дело бегали от лоз к г-же де Морсоф и показывали ей каждую сорванную гроздь. Она залилась веселым, молодым смехом, когда, подойдя к ней вслед за Мадленой, я спросил ее, как и дети:
— Маменька, а у меня хороший виноград?
— Не надо так спешить, мой мальчик! — проговорила она. Затем провела рукой по моей шее и волосам и, нежно похлопав меня по щеке, добавила: — Смотри, ты весь в поту!
В первый и последний раз я услышал такие ласковые ноты в ее голосе и милое «ты» на устах, словно мы были любовниками. Я смотрел на густые зеленые изгороди, усыпанные ягодами дикой малины и ежевики, я слышал крики детей, видел за работой сборщиков винограда, тележку, груженную бочками, людей с корзинами за плечами!.. Как ярко все это запечатлелось в моей памяти, все, вплоть до миндального деревца, возле которого стояла она, свежая, оживленная, смеющаяся, под раскрытым зонтиком! Затем я принялся срезать грозди и класть их в корзину, а когда она наполнялась, высыпал ее в большую бочку, стоявшую поодаль; я работал усердно, молчаливо, неустанно, и эти неторопливые, размеренные движения умиротворяли мою душу. Механическое занятие доставляло мне невыразимое удовольствие, ибо такая работа направляет жизнь в нужное русло и укрощает порывы страсти, грозящей все испепелить. Я понял тогда, сколько мудрости заключено во всяком однообразном труде, и оценил правила монастырской жизни.
Впервые за много дней граф не был ни мрачен, ни раздражен. Вид Жака, будущего герцога де Ленонкур-Морсофа, казавшегося вполне здоровым, бледное личико которого разрумянилось, а щеки были измазаны виноградным соком, радовал сердце отца. В этот последний день сбора винограда «генерал» обещал устроить вечером на площадке перед Клошгурдом бал в честь возвращения Бурбонов; веселье обещало быть всеобщим. Когда мы шли обратно, я предложил руку графине; она крепко оперлась на нее, словно желая показать, как переполнено ее сердце, и по-матерински поделиться со мной своей радостью.
— Вы приносите нам счастье! — сказала она мне на ухо.
Эти слова, произнесенные мелодичным голосом Анриетты, доставили мне такую радость, какую уже не могла дать ни одна женщина в мире: ведь я знал о ее бессонных ночах, о всех тревогах ее прошедшей жизни, такой томительной и трудной, хотя бог никогда не покидал бедную женщину!
— Печальное однообразие моих дней нарушено, жизнь становится прекрасной и сулит мне надежду, — проговорила она, помолчав. — Только не покидайте меня! Прошу вас, уважайте мои невинные суеверия! Будьте старшим братом моих детей, их провидением!
Во всем этом нет ничего надуманного, Натали: чтобы познать бездонную глубину любви, надо еще в юности бросить лот в те многоводные озера, на берега которых приводит нас судьба. Если у одних людей страсть похожа на поток лавы, текущей меж выжженных берегов, то у других она преображается, натолкнувшись на неодолимое препятствие, и наполняет кратер вулкана кристально чистой водой.
Вскоре нас ждало новое развлечение. Г-жа де Морсоф хотела приучить своих детей к практической жизни и воочию показать им, с каким трудом достаются деньги. Вот почему она позволила им обоим иметь свою долю в неустойчивых доходах с поместья, так часто зависящих от случайностей. Итак, Жаку принадлежал урожай орехов, а Мадлене — урожай каштанов. Через несколько дней после описанного празднества мы занялись сбором каштанов, а потом и сбором орехов. Сбивать шестом каштаны для Мадлены и видеть, как падают их коричневые плоды, мягко подпрыгивая в бархатистом слое пыли, устилающем скудную землю, на какой обычно растут эти деревья; забавляться серьезным видом девочки, которая оглядывает каждую кучку каштанов, оценивая их стоимость и мечтая об удовольствиях, которые она может себе доставить на собственные деньги; слушать поздравления экономки Манетты — единственного человека, который заменял графиню подле детей; познавать, сколько поучительного кроется во всяком труде, необходимом, чтобы собрать урожай, гибнущий порой из-за капризов погоды... Какое все это доставляло удовольствие, и как приятно было любоваться простодушным восторгом детей, которые казались еще прелестней в строгой рамке осеннего пейзажа! У Мадлены был собственный амбар, и мне захотелось посмотреть, как будут убирать туда ее сокровища, и разделить радость девочки. Поверите ли, я и теперь вздрагиваю, вспоминая, с каким шумом сыпались из корзин каштаны и катились по желтоватому войлоку, покрывавшему земляной пол. Часть урожая Мадлены брал граф для своего хозяйства; кроме того, фермеры, крестьяне и все окрестные жители присылали покупателей для Душечки — ласковое обращение, принятое в нашем краю даже в разговоре с посторонними и словно созданное для Мадлены.
Жак был менее счастлив со сбором орехов, так как в течение нескольких дней шел дождь; но я утешил его, посоветовав попридержать орехи и продать их позднее с бóльшей выгодой. Г-н де Шессель сообщил мне, что ореховые деревья почти ничего не принесли в Бреемоне, Амбруазе и Вуврэ. Между тем в Турени ореховое масло в большом ходу, и Жак мог выручить по крайней мере сорок су с дерева, а у него их было не менее двухсот: доход обещал быть немалым! Мальчик хотел купить себе костюм для верховой езды. Его желание вызвало спор в семье, и граф принялся рассуждать о неустойчивости доходов с земельных владений и о необходимости откладывать деньги на неурожайные годы, чтобы всегда иметь средний доход. Я понял мысли Анриетты по ее молчанию: она радовалась, видя, что Жак прислушивается к словам отца и что благодаря ее святой лжи граф понемногу приобретает недостающий ему авторитет главы семейства. Разве я не говорил вам, описывая эту женщину, что человеческий язык бессилен передать величие ее духа и поступков? Когда бываешь свидетелем таких сцен, наслаждаешься ими, не рассуждая, зато как ярко выступают они впоследствии на мрачном фоне нашей бурной жизни! Они сверкают, подобно бриллиантам, в оправе из скорбных дум и горьких сожалений, сливающихся с воспоминаниями о минувшем счастье! Почему названия двух новых поместий, Кассина и Реторьера, которыми так много занимались супруги де Морсоф, волнуют меня гораздо больше, нежели прекраснейшие названия обетованной земли и древней Эллады? «Что любишь, о том и говоришь!» — восклицает Лафонтен. Эти названия имеют в моих глазах чудодейственную силу заклинаний; они объясняют мне могущество магии, вызывая навеки исчезнувшие тени, которые появляются из небытия и говорят со мной; я вновь вижу себя среди этой счастливой долины, вновь наслаждаюсь красотой ее пейзажа, голубизной туреньского неба! Впрочем, разве чудо воссоздания прошлого не происходит издревле в сфере духовного мира? Не удивляйтесь, что я рассказываю вам о столь простых событиях: мелочи этой обыденной и даже будничной жизни были теми тонкими нитями, которыми я тесно связал себя с графиней.
Заботы об обеспечении детей причиняли г-же де Морсоф не меньше беспокойства, чем их слабое здоровье. Я вскоре понял, насколько она была права, говоря о своей тайной роли в хозяйстве Клошгурда, и, постепенно познакомившись с ним, получил о нашем крае сведения, которые должен был бы знать каждый государственный деятель. После десяти лет усилий графине удалось изменить систему земледелия в своем
