умом, не скупящихся на кокетливые улыбки и сулящих безграничное блаженство, предпочтет пойти к...? Какая гадость!
Итак, подведем для грядущих законодателей итоги наших последних наблюдений:
XXIV. В обществе неизбежные злоупотребления суть законы Природы, с которыми человеку следует сообразовывать законы гражданские и политические.
XXV. Супружеская измена, говорит Шамфор[90], то же банкротство, только здесь человек разоренный оказывается вдобавок еще и опозорен.
Французские законы, касающиеся адюльтера и банкротства, нуждаются в серьезных изменениях. Страдают ли они чрезмерной мягкостью? несовершенны ли они по своей сути? Caveant consules![91]
Итак, отважный атлет, принявший на свой счет портрет мужчины, отягощенного женою, — портрет, нарисованный в нашем первом Размышлении, — каково твое мнение обо всем сказанном? Будем надеяться, что беглое обозрение вопроса не испугало тебя, что ты не из тех малодушных, у которых при виде пропасти или боа-констриктора спина покрывается горячим потом, а кровь в жилах леденеет. Что ж, друг мой! кто с землей, тот и с войной[92]. Людей, заглядывающихся на твой кошелек, еще больше, чем людей, заглядывающихся на твою жену.
В конце концов мужья вольны принять либо наши шутки за истину, либо наши истины за шутку. Самое прекрасное в жизни — это иллюзии. А самое почтенное — ничтожнейшие из наших верований. Разве не знаем мы массу людей, чьи убеждения суть предрассудки, людей, которые, не умея составить собственное понятие о счастье и добродетели, принимают то и другое готовыми из рук законодателей? По этой причине мы обращаем свои речи лишь к тем Манфредам[93], которые, приподняв слишком много юбок, жаждут в те мгновения, когда ими овладевает некий нравственный сплин, приподнять также и все покровы. Ради них мы дерзнули заговорить начистоту и измерить глубину подстерегающей мужей пропасти.
Нам осталось рассмотреть опасности, которыми грозит брак каждому мужчине и которые могут лишить его сил в той борьбе, из которой он обязан выйти победителем.
Обреченные
Обреченный — значит тот, кому предопределено быть счастливым либо несчастным. Мы заимствуем понятие предопределения из богословия, причем, в отличие от богословов, употребляем его лишь в значении, роковом для наших избранников, применительно к которым евангельское речение следует перефразировать так: «Много званых и много избранных».
Опыт показывает, что одни разряды людей предрасположены к некоторым видам несчастий больше, чем другие: как гасконцы вспыльчивы, а парижане тщеславны, как люди с короткой шеей чаще всего умирают от апоплексического удара, как сибирская язва (род чумы) чаще поражает мясников, как богачи страдают подагрой, а бедняки отличаются отменным здоровьем, как короли туги на ухо, а государственные мужи склонны к параличу, — так некоторые мужья особенно часто становятся жертвами незаконных страстей. Мужья эти вкупе с их женами буквально притягивают холостяков. Они — своего рода аристократия. Если кому-нибудь из наших читателей суждено попасть в число этих аристократов, мы искренне желаем ему либо его супруге не потерять присутствия духа и вспомнить любимое изречение латинской грамматики Ломонда[94]: «Нет правил без исключений». Друг дома может даже привести известное речение: «О присутствующих не говорят».
После чего каждый из присутствующих получит право in petto[95] считать себя исключением. Однако наш долг, сочувствие, которое мы питаем к мужьям, и владеющее нами желание предохранить юных и хорошеньких женщин от тех превратностей и несчастий, какие влечет за собою появление любовника, — все это велит нам перечислить по порядку разряды мужей, которым следует не спускать глаз со своих супруг.
Открывают наш перечень мужья, которых важные дела, высокий чин или доходное место заставляют отлучаться из дому в определенные часы и на определенное время. Эти достойны стать знаменосцами нашего братства.
Среди них особо выделим судей, как сменяемых, так и несменяемых, которые обязаны проводить большую часть дня во Дворце правосудия; другие должностные лица иной раз находят способ удрать из конторы, но судья или королевский прокурор, восседающий в кресле, украшенном лилиями, обязан, как говорится, умереть, но дождаться конца заседания. Сбежать для него — все равно что для бойца покинуть поле боя.
То же самое относится к депутатам и пэрам, обсуждающим новые законы, к министрам, вхожим к королю, к управляющим, вхожим к министрам, к военным, отправляющимся в походы, и наконец к капралу, ходящему дозором, — о чем свидетельствует письмо Лафлера[96] из «Сентиментального путешествия».
За мужьями, вынужденными в строго определенные часы отлучаться из дому, следуют мужья, которые так увлечены обширными и серьезными делами, что не находят ни минуты на то, чтобы полюбезничать с женой; чело их всегда мрачно, беседа редко весела.
Во главе этой отборной компании мы поместим банкиров, ворочающих миллионами: их головы так плотно забиты расчетами, что формулы в конце концов пробивают черепную коробку и увенчивают чело богача двумя столбцами чисел.
Миллионеры эти крайне редко вспоминают о священных законах брака и о том, в какой заботе нуждается нежный цветок, вверенный их попечению; им и в голову не приходит, что его надо поливать, уберегать от холода и зноя. В лучшем случае они помнят о том, что отвечают за счастье супруги, да и эта мысль является им, лишь когда за обедом они замечают напротив себя роскошно одетую женщину или когда кокетка, робея грубого отказа, приходит, во всеоружии своих прелестей, просить у них денег... О! тут они довольно живо припоминают свои права, записанные в 213-м пункте Гражданского кодекса[97], и жены признают их требования не менее законными, нежели высокие налоги на иностранные товары; прелестницы повинуются неизбежному, утешая себя известной аксиомой: «Нет розы без шипов, за всякое удовольствие надо платить».
В число обреченных входят также ученые, месяцы напролет обгладывающие кости допотопных животных, открывающие законы природы и проникающие в ее тайны; поклонники греков и римлян, обедающие мыслью Тацита, ужинающие фразой Фукидида, с утра до вечера стирающие пыль с книг и охотящиеся за примечанием или за древним папирусом. Они так глубоко погружены в себя, что ничто из происходящего вокруг их не задевает; даже если беда стрясется средь бела дня, они ее не заметят! Блаженные! о, тысячу раз блаженные мужи! Приведем пример: Бозе[98], возвратясь домой с заседания Академии, застает жену с некиим немцем. «Говорил я вам, сударыня, что мне пора выходить...» — восклицает иностранец. «Эх, сударь, скажите, по крайней мере, не «выходить», а «уходить», — поправляет академик.
Далее в нашем списке следуют с лирою в руках поэты, у которых вся животная сила уходит из подвала на чердак. Лучше умея седлать Пегаса, чем кобылицу кума Пьера [99], они женятся очень редко, предпочитая время от времени выплескивать накопившийся пыл на блудных либо вымышленных Хлорид.
А ведь на свете живут еще люди, у которых нос запачкан табаком;
и те несчастные, что с утра до вечера не могут отхаркаться;
и мужья, которые курят;
и люди, от природы сухие и желчные, которые вечно имеют такой вид, будто только что съели кислое яблоко;
