Неотвратными объятьямиПревращен я буду в труп.Но еще не бессознательный,Не затянутый во тьму,И мучительно внимательныйК разложенью своему.Вот, рука окоченелаяТочно манит и грозит,Синевато-грязно-белая,Искривилась… Гнусный вид!Вот, лицо покрылось пятнами,Восковою пеленой,И дыханьями развратнымиГниль витает надо мнойОтвратительно знакомыеЩекотания у рта.Это мухи! Насекомые!Я их пища, их мечта!И приходят ночи, низкие,Как упавший потолок.Где же вы, родные, близкие?Мир отпрянувший далек.Глухо пали комья грязные,Я лежу в своем гробу,Дышат черви безобразныеНа щеках, в глазах, на лбу.Как челнок, сраженный мелями,Должен медлить, должен гнить,Я недели за неделямиРок бессилен изменить.За любовь мою чрезмернуюК наслаждениям земным,После смерти, с этой скверноюГрешный дух неразлучим.Целых семь недель томления,Отвращения, тоски,Семь недель, до избавления,Рабство, ужас, и тиски!Лишь одной отрадой нищенскойАд могу я услаждать;Пред оградою кладбищенскойБелой тенью в полночь встать.
Сознание
«Я с каждым могу говорить на его языке…»
Я с каждым могу говорить на его языке,Склоняю ли взор свой к ручью или к темной реке.Я знаю, что некогда, в воздухе, темном от гроз,Среди длиннокрылых, меж братьев, я был альбатрос.Я знаю, что некогда, в рыхлой весенней земле,Червем, я с червем наслаждался в чарующей мгле.Я с Солнцем сливался, и мною рассвет был зажжен,И Солнцу, в Египте, звучал, на рассвете, Мемнон.Я был беспощадным, когда набегал на врагов,Но, кровью омывшись, я снова был светел и нов.С врагом я, врагом, состязался в неравной борьбе,И молча я вторил сраженный «О, слава тебе?»