— Да, мы же сразу решили, что араб вез Мыслителя какому-то дженнейскому ученому. Первый наш вариант по-прежнему кажется мне наиболее вероятным, хотя он и не доказан окончательно.
— Если не ошибаюсь, это первая смерть, которую мы более или менее определенно констатируем, — грустно сказал Березкин.
— Хачапуридзе…
— А! — Березкин махнул рукой. — Я говорю о Мыслителях. Что-то ждет нас?
Я молчал, да Березкин и не нуждался в моем ответе.
— А теперь я демонтирую хроноскоп, — сказал он. — Можешь не произносить возвышенных слов. Мыслители- главное, но хостинскую историю я распутаю.
…Наступил день-он пришелся на двадцатое марта, — когда Березкин заявил, что вертолет с хроноскопом готов к вылету в Адлер. Он при мне позвонил Пете.
— Петя, — сказал Березкин, — если хотите, можете завтра же вылететь с нами в Адлер.
— В Адлер?
— Да. А оттуда — в Хосту.
— Вы уверены, что мы найдем клад?
— Я уверен, что мы не найдем его, и вы должны свыкнуться с этой мыслью. Но мне нужно проверить свою рабочую гипотезу, и, если она правильна, мы найдем то место, где был спрятан клад.
— Я полечу.
— Отлично, но вам придется выполнить одно непременное условие. Вы никому, ни одному человеку не скажете, что полетите с нами. Поверьте, мы вовсе не увлекаемся засекречиванием. Но у нас с Вербининым есть правило, от которого мы стараемся не отступать: до окончания расследования — никаких лишних разговоров. Как только мы проверим мою гипотезу или доведем расследование до логического конца, обет молчания будет с вас снят, и вы получите полное право рассказывать о нашем полете где угодно и кому угодно. Вероятно, вас будут с интересом слушать до тех пор, — улыбнулся Березкин, — пока Вербинин не опубликует свои записки.
— Я принимаю все ваши условия! — торжественно сказал Петя.
— Тем лучше. Вы натолкнули нас на историю с Хостинским кладом, и мы посчитали нечестным завершать расследование без вашего участия. Значит, до завтра!
…Я живу неподалеку от вертолетной станции и потому собирался не спеша. В последний же момент, когда у меня уже не оставалось ни одной минуты в запасе, раздался звонок, и в квартиру вошел почтальон.
«Международная телеграмма», — прочитал я на бланке, Вот ее текст:
«Белый Мыслитель принадлежал Дженне поэту историку астроному Умару Тоголо составителю астрономических тригонометрических таблиц убитому испанцами 1593 Подробности письмом.
Мамаду Диоп».
На более быстрое и точное подтверждение моих догадок я не смел и рассчитывать.
— Поздравляю, — сказал Березкин, быстро пробежав телеграмму. — Выводы — во время полета.
Летели мы, естественно, значительно медленнее, чем ИЛ-18, успели обо всем поговорить по дороге, а горы Кавказа увидели не через два с половиной часа, а через двое суток, ибо еще ночевали в пути… На вершинах гор лежал снег, а склоны их были бурыми, потому что листья на деревьях еще не распустились; море, окаймленное светлыми пляжами, голубело; и голубели-но гораздо нежнее-поля, засаженные кочанной капустой, которая растет на побережье круглый год.
Когда мы вышли из вертолета, шел мелкий теплый дождь; пахло цветами и теплой сырой землей. В ресторане к мясным блюдам нам подали гарнир — траву кинзи и редиску, но не красно-фиолетовые корнеплоды, а нежно-зеленую ботву, которая имела почти тот же вкус. Потом мы прошлись по городу. Было странно видеть его пустые пляжи, пустые улицы. В винных ларьках скучали продавцы. Эвкалипты сбрасывали старую кору. На финиковых пальмах зрели оранжевые гроздья плодов.
А на следующий день, утром, вертолет, на борту которого находился и директор заповедника, уже повис над бывшей Хостинской крепостью.
Сверху отчетливей проступал общий план крепости, но очертить его по остаткам стен нам все-таки не удалось.
Тогда Березкин сделал необходимые замеры, произвел несложные для него математические расчеты и, отмечая деревья или скалы, очертил прежние границы замка.
— Так, — сказал Березкин удовлетворенно. — Половина дела сделана.
— Уже? — изумился ничего не понимавший Петя.
— Уже, — машинально повторил Березкин и занялся новыми расчетами.
Потом вертолет вновь взмыл вверх, застыл над скалами, густо заросшими лавровишней, и медленно опустился.
— Здесь, — сказал Березкин. — Здесь или нигде. Я подметил в глазах Пети почти суеверный ужас: он смотрел на Березкина как на колдуна или мага-волшебника.
— Откуда вы знаете? — прошептал Петя.
— Потом, потом, — сказал Березкин. — «Здесь» — еще не значит, что под первым же камнем. Если бы тайник не был вновь замаскирован, то старичок давно бы раскопал его.
А старичок с красноватыми склеротическими глазами оказался легок на помине — он вдруг выскочил, тяжело дыша, из-за зеленоватых стволов тиса и остановился в нерешительности в нескольких шагах от вертолета.
— А! Тебя помню, — вскричал старичок и ткнул пальцем в сторону Пети. Других не помню, а тебя запомнил. Брильянтов захотелось? Золотишка?.. Туда же… За теми двумя! Вон сколько понаехало!
— Вы можете остаться, — спокойно сказал ему Березкин, — но при условии, что не будете мешать нашей работе. Именно работе, потому что мы не собираемся искать клад.
Березкин сформулировал задание-хроноскопу предстояло ответить, где завалы естественные, а где камни набросаны руками человека, и медленно пошел сквозь заросли лавровишни с «электронным глазом» в руках. Я сидел перед экраном, но через окно видел Березкина; он продвигался осторожно, боясь поскользнуться на разбухшей от постоянных зимних дождей глине, непрочно державшейся на скалах; Петя шел рядом с ним, чуть пониже, как бы страхуя Березкина с его сверхчувствительным прибором, и чем-то они напоминали мне саперов с миноискателем.
А на экране медленно оползали известковые каменные глыбы, — очень медленно, хотя хроноскоп ускорял темп естественного сползания в несколько тысяч раз.
Так продолжалось пять минут, десять, пятнадцать… Внезапно картина резко изменилась; камни на экране рухнули, а потом быстро замелькали в воздухе и, падая, тяжело ударялись друг о друга…
— Стоп! — крикнул я.
Березкин сменил меня у экрана и повторил кадры.
— Все, — сказал он, появляясь у трапа, — Теперь придется поработать руками.
Снова принялся моросить мелкий дождь, но мы сбросили с себя все лишние вещи.
— Петя! — с шутливой торжественностью сказал Березкин, — Предоставляю вам право отбросить первый камень!
По-моему, Петя находился в состоянии полной прострации. Он послушно отбросил первый камень и стал ждать дальнейших распоряжений.
— За работу, за работу, — торопил Березкин. Чем энергичнее продвигалась работа, тем ближе подходил к нам старичок с красноватыми глазами. Раза три он доставал из кармана бутылочку и прихлебывал из нее. Когда на расчищенном участке обнаружилось темное пятно металлической двери, старичок охнул, сбросил на землю брезентовик и присоединился к нам…
За полчаса мы удалили искусственно наваленные обломки скал и мелкозем, и перед нами оказалась массивная кованая дверь, ведущая, очевидно, в подземелье. Засовы уже были кем-то спилены, и с помощью двух рычагов нам удалось открыть дверь.
— Будем все-таки соблюдать осторожность, — сказал Березкин. — Я думаю, что наши предшественники уже ликвидировали всякие там ловушки и прочие прелести, но осторожность никогда не помешает.
