— Почему нет музыки? — весело спросил он.
Гости сразу заулыбались, настроение переменилось, и всё опять пошло на лад. Только моя сестра с этой минуты на всю жизнь прониклась ревностью ко всему собачьему роду.
Через две недели сестра Бина — по одну сторону, две собаки — по другую стояли рядом с Джамаи- бабу на борту корабля, готового отплыть в Бирму. Я попробовала завыть. Джек немедленно насторожил уши, Джилл стала нюхать палубу, а мой отец в смущении неловко заулыбался.
— Перестань выть, — тихонько сказал он мне, а то Пра?тул (так зовут моего зятя) возьмёт тебя в приданое вместе с Джеком и Джилл.
— Вот ещё! Я хочу сама замуж, — заявила я, — и хочу, чтобы мне в приданое купили собаку.
— Дурочка ты у меня, — усмехнулся отец.
Дома было пусто и уныло. Моя сестра уехала, Джек и Джилл уехали. Свадебная кутерьма закончилась. Отец ходил невесёлый и всё вздыхал:
— Похоже, я выдал дочь замуж за человека несерьёзного. Как у них сложится жизнь?
Однажды отец пришёл домой с потрясающей новостью.
— Навестим наших в Мандалае? — сказал он. — Мне предлагают работу в Рангу?не, а это совсем близко от Мандалая.
Я так и подпрыгнула от радости. Бабушка сделала суровое лицо и ничего не сказала. А дедушка спросил с явным неодобрением:
— Ты полагаешь, что можно уезжать в такое время?
Больше дедушка на эту тему говорить не пожелал.
Все надолго замолчали. Наконец бабушка объявила своё решение:
— Можешь ехать, если уж такая необходимость, но дети должны оставаться с нами.
Отец не соглашался. Он доказывал, что никакой войны пока нет и начнётся война ещё не скоро, что его переводят в Рангун всего на какой-то год, а основная работа по-прежнему в Кальку?тте… Бабушка была непреклонна.
Споры продолжались не день и не два. В конце концов было решено: раз мой старший брат Дада? перешёл в последний класс, то лучше ему остаться у бабушки с дедушкой и кончать школу в Калькутте. Насчёт меня написали письмо Джамаи-бабу и Бине, и те ответили, что я могу поселиться у них. Отец спокойно будет работать себе в Рангуне и время от времени наезжать то в Мандалай, то в Калькутту. Отцу всё равно приходится много ездить по работе, так что особых трудностей возникнуть не должно. В школу я пока не пойду, а буду заниматься с учителями дома.
Честно говоря, до той минуты, как мы поднялись по трапу, я не верила, что еду. Опасней всех была бабушка, хотя Дада тоже. Прекрасно зная, что его всё равно не возьмут, он время от времени начинал канючить. От страха, что его всё-таки могут взять, а меня тогда уж наверняка оставят в Калькутте, я изо всех сил отвлекала его от мыслей, о поездке в Бирму.
Когда мы прощались, я пожала Даде руку и сказала:
— Обязательно приезжай на будущий год!
Дада разозлился, руку вырвал и дал мне по уху.
— Дура и плакса, — сказал он мне на прощание.
Корабль медленно отплывал от пристани. Всё меньше и меньше становился большой платок в бабушкиной руке. Калькутта всё отодвигалась и отодвигалась от нас. Ничего в этой Калькутте особенного нет. Только почему-то сильно защипало глаза. Зато впереди — Рангун! Потрясающе!
Калькутта таяла на горизонте, и было грустно.
3
И вот я уже шестой месяц живу в Бирме. За это время Джамаи два раза успел съездить на охоту. Без нас, конечно. Кто бы мог подумать, что в этот раз мы поедем все вместе! Да, а как же отец? Все будут проводить время на охоте, а он всё только работай да работай?!
Я никому ничего не сказала и села писать письмо:
Дорогой папа!
Джамаи-бабу едет на охоту. В этот раз я еду с ним. Мы берём с собой Бину, Джека и Джилл. К сожалению, лес не очень дремучий. Щенят брать не хотят. Жалко. Лучше бы поехали все. Конечно, щенята могут испугаться, если увидят тигра или слона. Щенята ещё маленькие.
А ты приезжай, папа. Только никому не говори. Мы едем в среду. Я больше не могу ждать. Скажи начальнику, что все твои дочери в серьёзном положении. Это не враньё. Я очень скучаю. Бина тоже скучает. Приезжай скорее.
Целую.
Твоя дочь Мина.
Отец явился накануне нашего отъезда. Он открыл калитку и сказал:
— Ого! Я чую сборы на охоту!
В тот же миг все четвероногие, пернатые, а также обезьяна заголосили на разные голоса. Я в это время качалась на ветке высокого вишнёвого дерева около калитки. Ма Кхин Ми?а сидела на нижней ветке, болтала ногами и дразнилась:
— А вот не прыгнешь, а вот и струсишь!
Ма Кхин Миа гораздо меньше меня. Отец у неё бенгалец, а мама бирманка. Она живёт в старом- старом доме совсем рядом с нами.
Как только я услышала голос отца, я жестом приказала Миа замолчать.
— Пратул! — крикнул отец. — Уйми свой зверинец, во двор же не войдёшь! И где мои дочери?
Джамаи-бабу и Бина выскочили во двор. Бина бросилась к отцу. Отец обнял её.
— Ну как ты тут? — спросил он.
Бина, известная нюня, сразу захлюпала носом.
Настала моя очередь. Я скользнула с верхней ветки на среднюю, потом на нижнюю, оттуда прыгнула на землю с громким тарзаньим воплем. Все от удивления вздрогнули. Бина, как только поняла, что это я, сразу подняла шум:
— Вот, папа, посмотри, папа, на кого она похожа! Дичает на глазах. Если она не на дереве, значит, с собаками. Во всём виноват мой муж, он её совершенно разбаловал!
— Мини разбаловал не я, а… — начал было Джамаи, но прикусил язык: он собрался было объяснить, что разбаловал меня отец.
Но отец всё равно понял и рассмеялся. Миа тоже захихикала с дерева.
Отца вышли приветствовать все двенадцать собак.
Джек посмотрел на него, будто сказал:
«А, старый знакомец, давно не виделись».
Джилл смачно лизнула отцу руку.
— Знаешь, Пратул, — сказал отец, — я ведь раньше думал, ты немножко не в себе. Но вот выясняется, что и я не лучше, потому что мне твоё зверьё всё больше нравится.
Я захлопала в ладоши от удовольствия:
— Значит, ты на нашей стороне, а не на Бининой!
Потом достала рогатку из-за пояса и показала отцу.
