меньшей мере дважды смывал с себя мыло, после чего забирался в лохань, бочку диаметром двадцать футов, распиленную пополам. Вода в этой лохани уже не осквернялась ни мылом, ни грязью, как объяснила мне Алегрия, а использовалась лишь для полного расслабления всех мышц Над лоханью также нависали головы чудовищ с цепочками. Если потянуть за цепочку, открывалась каменная пасть, извергая холодную или горячую воду.
Первой пошла мыться Алегрия, а я тем временем прилагал все силы, чтобы не заснуть. Все до одной мышцы моего тела стонали, жалуясь на тяготы путешествия, продолжавшегося уже больше полутора сезонов.
– Теперь можете заходить вы, – сказала наконец Алегрия, и я повиновался.
Девушка плавала в лохани на спине, закрыв глаза. Я был слишком уставшим, слишком измученным, поэтому меня не волновало, подсматривает она или нет. Повесив халат на крючок, я наполнил ведро водой, нашел кусок мыла и большую морскую губку и принялся оттирать с себя грязь. Мне пришлось трижды поменять воду, прежде чем я смыл дорожную пыль и моя кожа стала розовой, как у ребенка. Правда, весьма обросшего, поэтому, достав бритву и кусок полированной стали, я побрился, на удивление обойдясь без порезов.
Алегрия весело плескалась в лохани, напевая себе под нос. Ей, похоже, нисколько не хотелось спать. У меня мелькнула мысль, не утопить ли ее. Я потянулся было за халатом, но, решив, что это глупо, подошел к лохани и осторожно опустился в чуть теплую воду. Окунувшись с головой, я почувствовал, что мои волосы плавают будто водоросли. В конце концов мне пришлось вынырнуть, чтобы сделать вдох. Я вытянулся во весь рост, положив голову на край лохани.
Вода была какой-то необычной. Она пузырилась и бурлила, лаская мою кожу, но при этом не обладала зловонием, присущим воде из горячих источников. Алегрия лежала напротив, на другом конце просторной лохани, поглядывая на меня сквозь растопыренные пальцы ног.
– Дамастес, вы счастливы? – спросила она.
К своему изумлению, я поймал себя на том, что назвать себя несчастливым никак не могу. Свинцовая тоска, мой постоянный спутник с тех самых пор, как мы с Маран разошлись, осталась, но отодвинулась куда-то далеко, превратившись хоть и в тяжелое, но воспоминание.
– В общем-то, счастлив, – признался я.
– И я тоже.
Я зевнул.
– А вот этого, сэр, не надо, – улыбнулась Алегрия. – Спать вам нельзя, скоро ужин. Мы столько времени питались слизняками, улитками и зерном, а сегодня нас накормят жареной уткой.
– Долго терпеть я не могу, – сказал я. – Боюсь, я захлебнусь, упав лицом в тарелку с супом.
Странно, говоря эти слова, я вдруг почувствовал, как усталость покидает меня, словно вода придала мне новые силы.
– Конечно, не надо,
– Это еще как? В них такая теплая вода, что можно растаять?
– Нет, – приняла озабоченный вид Алегрия. – Все дело в дереве, из которого они сделаны. Я читала, в них заводятся мелкие твари, время от времени выползающие наружу.
Я удивленно поднял брови.
– Я говорю правду, – продолжала Алегрия. – Эти твари очень опасны. У них всего одна челюсть, и они очень любят кусаться.
– Я очень обеспокоен, – сказал я.
– Ой! Кажется, меня только что укусила одна из них! – вскрикнула Алегрия.
И в это мгновение вокруг моего члена сомкнулись клещи, и я подскочил вверх. Только тут до меня дошло, что на самом деле «челюстями» были пальцы ног Алегрии.
Я поднялся, разбрызгивая воду.
– Ах ты чертовка! Маленький бесенок! Лгунья! – Моя ярость выглядела бы более убедительно, если бы член не торчал повелительным жезлом. – Я же просил тебя не делать этого!
И снова мне не удалось изобразить праведный гнев.
– Дамастес,
Мы с удовольствием подкрепились теплым свежевыпеченным хлебом, деревенским маслом, замечательным салатом из самой разнообразной зелени и крохотными креветками, которые, как клялась Алегрия, водились в лоханях постоялого двора. По ее словам, именно такая, без челюстей, только что пыталась укусить меня. Мы могли бы заказать мясо или рыбу, но поскольку мы изголодались по овощам, то быстро расправились с жареной горькой дыней, фаршированной черной фасолью и различными грибами. Алегрия выпила два бокала вина; я, как всегда, довольствовался минеральной водой. Наконец я вызвал слугу и приказал ему унести жалкие остатки ужина.
– А теперь в кровать, мой господин?
– А теперь в кровать, – зевнув, согласился я.
– Если честно, – призналась Алегрия, поднимаясь из-за стола и направляясь в спальню, – я очень рада, что мы с вами заключили такое соглашение.
– Неужели?
– Если бы у нас с вами было что-то серьезное, мы бы недосыпали ночами, а сон необходим нам, чтобы восстановить силы и приготовиться к завтрашнему дню.