Масса людей снова отозвалась одобрительными криками, но на сей раз они прозвучали неуверенно, и на многих лицах появилось такое выражение, как будто они ожидают, что сейчас из-под земли или с небес появятся разгневанные демоны.
– Вижу, что вам страшновато, – заявил я. – И вы правы в своей неуверенности, ибо Тенедос могущественный враг. Но он все равно обречен! Он служит злу, а зло не может одержать победу, по крайней мере надолго. Умар создавал этот мир не для зла, хотя жрецы и считают, что он, возможно, в горе отвернулся от этого мира, увидев то великое зло, которое творят его создания, и передал власть над миром Ирису.
Ирису – могущественный бог, столь же могущественны и его воплощения и другие боги, которые служат ему и которым, в свою очередь, служим мы. Его триумф станет и нашим триумфом.
Нумантию необходимо избавить от Тенедоса. Это будет только начало. Если мы встанем плечом к плечу и вся Нумантия, от Кхоха до Дары, от Каллио до дальней Оссетии, объединится, то наше солнце засияет ярче, чем когда-либо. И если это новое солнце мира будет освещать нашу страну от границы до границы, то ни один внешний враг не осмелится посягнуть на нас.
Мы начали восхождение на высокую гору, и первый шаг покажется нам самым трудным. Первый шаг – это уничтожение безумного полудемона, именующего себя Лейшем Тенедосом. Это будет нелегкое дело. Мы должны пройти серьезнейшее и трудное обучение, более трудное, чем вы, возможно, представляете себе. Но я обещаю вам, воины, что вы научитесь противостоять чему угодно, будь то холодная сталь или пламенные демоны, и одерживать победы!
В прошлом у Нумантии была огромная армия, самая большая из всех, которые видел мир. Но вы достигнете большего величия, поскольку ваше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Посмотрите вокруг! Запомните лица стоящих рядом с вами, ибо все вы собрались здесь ради возвышенной, благородной цели. Этот день – начало нового времени. Времени мира, времени процветания, времени величия. Добьемся этого, братья мои! Добьемся того, чтобы это время наступило! Будем биться! Биться все как один!
Я напряг голос, чтобы он превратился в хриплый рев:
– За Нумантию и наших богов!
Ответный рев толпы нахлынул на меня, как буря, и я почувствовал в криках солдат силу и волю.
Теперь мне предстояло сделать так, чтобы эти сила и воля из никчемного ветра превратились в суровую реальность.
Конечно, мне уже приходилось создавать армию: некогда Мерсиа Петре, император и я застигли врасплох чванливых бездельников из Совета Десяти, в считанные недели образовав новое могучее войско. Но тогда у нас имелась основа, с которой мы начинали работу.
Сегодня же у меня было только полмиллиона полных энтузиазма гражданских лиц, среди которых лишь изредка попадались опытные солдаты.
Энтузиазм следовало, скорее, считать достоинством, поскольку мои новобранцы были готовы терпеть гораздо большее количество промахов и ошибок командиров, чем любой другой рекрут. Но наш с солдатами медовый месяц не мог длиться бесконечно; настроение добровольцев в конце концов могло измениться, и тогда они разбежались бы в разные стороны еще быстрее, чем собрались в Пестум.
Гражданский человек может подумать, что самая трудная часть работы по созданию армии состоит в том, чтобы подобрать офицеров и уоррент-офицеров, но всегда можно найти множество людей, которым доставляет удовольствие право безнаказанно кричать на своих товарищей и даже посылать их на смерть и обладать безделушками, подтверждающими эту привилегию. Проблемы должны появиться позже, когда мы пойдем в бой и эти люди, имеющие красивые пояса и власть, поймут, чем армия на самом деле вознаграждает воинов за их готовность умереть.
Никому не ведомо, кто очень давно и очень верно заметил, что самый шумный задира и хвастун часто первым выбегает из строя и пускается наутек или, что еще хуже, отправляет других на бессмысленную, глупую смерть. Но узнать, как люди поведут себя в сражении, можно только в сражении, и поэтому я временно выкинул все эти тревоги из головы.
В армию пришло изрядное количество людей, имевших опыт военной службы, и я присвоил им самые высокие звания, какие осмелился, не забывая при этом, что видел в жизни многих сержантов, которые наотрез отказывались стать офицерами и действительно оказывались неспособными хорошо служить в таком качестве. Я ежедневно вспоминал тех командиров, которых помнил, людей, чьи кости давно истлели в майсирских суэби.
Ценным подарком из прошлого оказался Сендрака, один из разведчиков Йонга, который, уже в звании капитана, сопровождал Маран и меня из ее поместья в Никею. Я никак не ожидал, что хоть кто-то из них уцелел, так как людей Йонга всегда первыми бросали в самое пекло, а император с готовностью и, видимо, даже с удовольствием приносил их в жертву, чтобы иметь возможность творить свои кровавые заклинания. Однако кое-кто из них все же выжил. Сендрака прошел майсирскую кампанию и был ранен во время отступления через Юрей. Разведчиков редко брали в плен, так как майсирцы ненавидели их, особенно негареты, передовые кавалерийские отряды. Сендрака затаился под прикрытием нескольких случайных камней и без единого звука или движения терпел невыносимую боль, пока армия не ушла. Он был ранен копьем в верхнюю часть бедра, и прошел год, прежде чем он смог ходить. Еще через полтора года он сумел снова сесть на лошадь, а к тому времени война давно уже закончилась.
Я спросил, почему он за время тех войн так и не поднялся в чине выше капитана.
– У наших разведчиков было не так уж много офицерских должностей, зато мы первыми шли на смерть. Император не желал для нас лучшего применения, – ответил он.
Такой ответ меня не удивил. Любому отборному формированию завидуют и ненавидят в регулярных частях, и потому они реже всех остальных получают награды.
– Кроме того, – добавил с кривой усмешкой бывший разведчик, – я никогда не умел держать рот на замке, когда командир показывает, какой он дурак, а потом спрашивает, что я думаю об этом.
Я усмехнулся в ответ и сказал, что намерен присвоить ему звание домициуса и поручить формирование корпуса разведчиков. Я не знал, насколько хорошим воином он был, но одно то, что он сумел с огромной открытой раной в ноге укрыться от негаретов, говорило о немалой хитрости и выдержке.
Я с тоской вспоминал о хиллмене Йонге, хитром лисе, который был мне крайне необходим, но он, пролив
