которого и госпожа Гильденбранд. На глазах у детей и учителей он прижимается к Геральдине. — Поэтому я все время и думал о тебе. Я так желал, чтоб ты, по крайней мере, могла ходить.
За это он получает еще один поцелуй.
Все растроганы.
Только Ноа, который стоит рядом со мной, тихо говорит:
— There is something wrong here.[53]
— Что здесь не в порядке?
Он пожимает плечами.
В настоящий момент все, что происходит, носит поверхностный характер. Лишь на следующий день я начинаю осознавать глубину происходящего. Имеем ли мы право сердиться на людей за то, что они мстят, когда их разочаровывают, предают, покидают? Боюсь, что нет. А думаю, что да. Но я так думаю, потому что хочу так думать.
Итак, сегодня, в послеобеденное время за десять минут до занятий, Геральдина среди заснеженных деревьев в лесу рассуждает.
Глава 23
Геральдина говорит:
— Ты глуп!
— Почему?
— Если бы ты мог себя видеть, когда я сегодня приехала, ты был бледный, как воск, от страха.
— Мне нечего бояться.
— Да нет, это заметил бы и слепой! Но тебе не надо бояться, Оливер…
Она стоит передо мной в лыжных брюках, в лыжных ботинках и в спортивной куртке. Без макияжа, без украшений. И глаза такие невинные. С деревьев падает снег. Мы одни в лесу. Голос Геральдины тихий и мягкий.
— Когда ты меня навестил, я была вне себя и наговорила очень много глупостей. Я была подлой, действительно подлой. Я сказала, что хотела скомпрометировать и женщину, которую ты любишь… и сделать невозможным, чтобы… ты и она…
Вновь падает снег.
— Ты должен понять. Я ревновала.
— Конечно.
— Теперь у тебя снова такое лицо. Я же говорю, тебе не следует бояться. Я уже тогда, когда ты выходил из комнаты, пожалела о каждом сказанном мною слове. Словно я сама себе плюнула в лицо. Конечно, я не буду шпионить. Конечно, не буду пытаться разузнать, кто эта женщина. Это было бы самое дерьмовое, самое последнее. Почему ты молчишь?
— А что мне говорить?
— Ты мне не веришь?
— Нет.
Чуть не плача, она бормочет, всхлипывая:
— Так мне и надо… так и надо… Я вела себя как шантажистка… Оливер… пожалуйста, Оливер, поверь мне…
Я, не говоря ни слова, поворачиваюсь и ухожу.
Вечером в «Квелленгофе» я разговариваю с Ганси.
— Ну вот, и Геральдина вернулась.
— Ну, я же не виноват, что она так быстро выздоровела.
— Я не это имею в виду. Она ревнует.
— Что ты говоришь!
— Оставь этот тон. Ты же мой брат. Или ты чем-то недоволен?
— Да нет, все нормально.
— Итак, если она попытается что-то у тебя выведать, ну, об этой женщине и тому подобное…
— Послушай, за кого ты меня принимаешь? Да пусть мне язык отрежут, если я хоть слово скажу Распутнице! А кроме того, она уже давно интересуется не тобой.
— Что?
— Я имею в виду этого новенького. Он появился в вашем классе на Рождество.
— Йенс Ларсен, да, это норвежец, восемнадцать лет, блондин, голубые глаза, высокого, как я, роста, выглядит очень хорошо.
— Ее мечта. Не позже, чем через три дня…
Ганси рассказывает, как будут развиваться события и что Геральдина за три дня сделает с Йенсом.
— Три дня, — говорю я тебе, — ни минутой позже. Давай поспорим на пачку сигарет.
— Ты что имеешь в виду, что Геральдина и Йенс…
— Да, именно это и имею.
— Ну ты что, еще не врубился, приятель? Я же тебе сказал: подожди, пока не появится новенький, тогда ты будешь вычеркнут из списка.
Так оно и происходит на самом деле. Геральдина действительно в последующие дни часами пропадает с Йенсом. Светловолосый норвежец выглядит так, словно кто-то показал ему рай. Ну, может быть, ворота рая, и этот кто-то, вероятно, женщина. И если дело так здорово пойдет и дальше…
Кажется, дела идут хорошо.
Кажется, все продолжается.
Ганси сообщает, что он видел. Свинья этот Ганси! Что он слышал, где, в каком месте, через какое окно. Как часто. Но звучит все чрезвычайно убедительно.
— На сей раз это не заняло и двадцати семи часов. Так что давай, Оливер, гони сигареты, я выиграл!
Время идет. Йенс влюбляется все больше.
— Уже пишет стихи — сообщает Ганси. Он знает все. — Приносит стихи ей, когда они встречаются, отдает их ей, прежде чем она ему что-то позволит. — Ганси смотрит в окно… И уверяет меня: — Все идет как я говорил…
И все действительно идет так. Дни, недели. Ничего не происходит.
Ганси молодец. Геральдина любезна. Йенс беспредельно счастлив. Страх — это уже не страх, когда боишься слишком долго. Он пропадает. Становишься вновь уверенным и доверчивым. Начинаешь в конце концов даже смеяться над тем, чего ты когда-то боялся.
Вот и снег уже начал таять. Скоро Верена и Эвелин приедут во Фридхайм. Время идет. Я зря боялся. Геральдина просто прелесть. Какое счастье, что появился Йенс. Это, так сказать, только начало всей истории.
Глава 24
В начале февраля, когда светит солнце, становится очень тепло. В лесу много птиц, появились подснежники и крокусы. Каждый раз, когда я иду в «Квелленгоф», мне попадаются в лесу белочки. И каждый раз у меня портится настроение, потому что я, видя белочек, вспоминаю о матери. Она, между прочим, все в той же клинике. Присылает мне деньги, не спрашивая, зачем они мне нужны. Йенс продолжает писать Геральдине стихи. Я встречаюсь с Вереной в маленьком кафе. Три раза в их доме на Мигель-аллее остаюсь на всю ночь, так как Манфред Лорд в отъезде, и мы можем любить друг друга. Я так уверенно чувствую себя, что совсем не боюсь приезда Верены во Фридхайм. Геральдина только раз разговаривала со
