И тогда она прижимается ко мне очень сильно.
— Я люблю тебя. Это было так красиво. Я думала, что умру. Так красиво. Как никогда еще. Только теперь я узнала, как это должно быть. Я никогда больше не буду от тебя убегать!
И она серьезно так думает, это видно по ней. Того же она ждала и от меня.
— Ты тоже любишь меня?
— Нет.
Не имеет смысла врать. Это она должна узнать сразу.
— Мне все равно, любишь ты меня или нет. Мы обязательно еще раз вернемся к тому, с чего начали.
— Нет!
— Ты не знаешь меня, ты не знаешь, какой я могу быть. Ты когда-нибудь полюбишь меня, обязательно! Я так счастлива, Оливер. Я никогда еще не была так счастлива. Ты увидишь, как я умею любить.
Она быстро целует меня, ласкает, а я думаю: Верена, Верена, Верена.
Глава 6
Я говорю:
— Тебе надо возвращаться в дом.
— Я не хочу.
— Тогда иди в столовую.
— Я не хочу есть.
Я тоже не хотел.
— Они будут искать нас.
— Они не найдут.
— Но я должен быть в своем корпусе.
— Еще пятнадцать минут, — говорит, просит она. В глазах ее такая преданность, что может стать дурно. После этого я становлюсь совсем добрым. — Тогда я вернусь и оставлю тебя в покое. Через пятнадцать минут?
Я киваю.
— Я ведь теперь принадлежу тебе…
Еще чего!
— …Мы оба, мы ведь теперь связаны друг с другом.
— Нет. Нет. Нет!
— …А тогда я хочу сказать тебе, что со мной случилось.
— Что это значит?
— Почему я такая… такая испорченная… И если бы ты не пришел и не спас меня…
Она произносит это слово. Как оно меня преследует. Опять «спас».
— …Тогда бы я попала в сумасшедший дом. Можно мне положить голову на твою грудь?
— Конечно.
Она сделала это, и я глажу, смеясь, ее торчащие волосы, которые выглядят так, будто она дралась с соперником, и она говорит будто во сне, поглаживая меня:
— Мне восемнадцать. А тебе?
— Двадцать один.
— Мы жили в Бреслау. Мой отец был физиком. В 1946 году нас взяли русские. Его как ученого, нас из любезности. Отец должен был на них работать. В одном исследовательском институте. Там было еще много других немецких ученых. У нас был маленький, милый домик в пригороде.
— Тогда тебе было четыре года.
— Да. И уже детский сад открылся.
— Что?
— Подожди. Русские были добры к моему отцу и моей матери, и ко мне тоже. Все! Они даже приносили нам пакеты с едой. Мне они приносили кукол и игрушки. Праздники мы отмечали вместе с соседями.
— А кто не был таким добрым?
— Дети! Я ведь говорю, мы начали ходить в детский сад, а потом, когда я пришла в школу, стало еще хуже. Хотя я свободно говорила по-русски! По-немецки я могла говорить, только дома. Мой отец был обязан отработать десять лет. И я должна была ходить в школу восемь лет. Я могу сказать тебе: это было адом.
Четырнадцать часов двадцать пять минут.
Верена. Верена. Верена.
— Дети ведь слышали, что я немка…
— Ах, так.
— Немка, ну ты понимаешь. Мы напали на их страну, и многие дети в нашей школе лишились из-за войны отцов или братьев.
— Говори о себе.
— Обо мне, да. Они меня избивали. Каждый день. Иногда так били, что я вынуждена была идти к врачу.
— Ужасно.
— Мои родители забирали меня из школы последней. Затем пришел 1956 год, срок договора, который заключили с моим отцом, истек. И притащились мы в Западный Берлин. Отец работал в институте Макса Планка. И меня снова избивали.
— Кто?
— Немецкие дети.
— Что?
— Ну это же понятно! Мой отец работал на Советский Союз десять лет. Об этом дети рассказывали дома. И какой-то отец сказал своему сыну: этот ученый выдавал секреты, он помогал СССР, возможно, он коммунист. В любом случае он предатель. На следующий день мальчишки в школе знали это. Тогда все и началось. Они теперь называли меня только «свинья-предатель». Здесь меня называют…
— Я знаю.
— Но это еще не так обидно.
— Бедная Геральдина, — говорю я.
И это даже искренне.
— Ты знаешь, я уже тогда была взрослой. И сильной. Я отбивалась, кусалась и швыряла камни. И если мне угрожала опасность и вся эта свора ополчалась против меня, у меня была прекрасная уловка, чтобы защитить себя.
— Какая уловка?
— Я кричала по-русски. Так громко, как только могла. По-русски! Что я им преподносила! Иногда даже стихи! Все равно! Если я кричала по-русски, они испытывали страх! Все! Всегда! Тогда они отставали, а мне только того и надо было!
Она поднимает голову и смеется.
— Это был великолепный трюк, правда?
— Первоклассный. А дальше?
Ее лицо мрачнеет. Она кладет голову мне на колени.
— Отец — очень крупный ученый, понимаешь? Он, например, создал в Сибири детали, которые Советский Союз встраивал в свои реактивные самолеты…
— Что за детали?
— Точно я, конечно, не знаю. В общем, он сделал так, чтобы пилот самолета, имеющего безумную
