– Мама? – слабым голосом прошептала Тоня. – Папа?
Клаудия шагнула вперед и схватила дочь за руку.
– Папа... – снова произнесла Тоня непослушными губами. – Где ты?
– Я тут, родная, – Алекс наклонился над ней и поцеловал в щеку.
– Дай мне руку.
Алекс взял ее тонкую руку в свои ладони и посмотрел на Клаудию, оказавшуюся с другой стороны кровати.
– Как Виктор? – спросила Тоня.
– Мы еще не знаем, сердечко, – с трудом отозвалась Клаудия, и Алекс понял, что она плачет.
– Можно нам вернуться домой? – проговорила Тоня. – Я хочу домой, пожалуйста...
Виктор умер на рассвете. Доктор Фульдхейм сказал, что они сделали все возможное, однако ребенок был обречен с самого начала. Алекс пожал ему руку.
– Спасибо, док, – пробормотал он и рухнул в кресло, закутавшись в свое пальто.
– Мой сын... – прошептала Клаудия надтреснутым, мертвым голосом. – Его больше нет, Алекс...
Алекс повернулся к ней и покачал головой. Говорить он не мог. Нет, никогда он не задумывался о том, что все может закончиться именно так. Ни в чем не повинный маленький мальчик пал жертвой его собственных идиотских игр. Все, что произошло, он сделал своими собственными руками. Чужая пуля попала в его сына, но это его палец спустил курок. Чувство вины, нараставшее в его груди, не отпускало Алекса ни на минуту.
– Клаудия, – прошептал Алекс и потянулся к ней. – Клаудия!
Он не смел вымолвить вслух ни одного слова из тех, что переполняли его. “Что же я наделал, Клаудия?! – хотелось ему сказать. – Какую беду навлек я на тебя и детей! Что я сделал с Виктором, названным так в честь моего отца?”
В сознании его внезапно возник Виктор Вульф, сильный и одержимый человек. “Я подвел тебя, отец, – подумал Алекс в отчаянии. – Мне так хотелось, чтобы ты был рядом со мной, что я назвал твоим именем своего сына, но жизнь его я сделал ставкой в своей игре и предал твою память. Если бы ты только знал, что твой сын посвятил всю свою жизнь борьбе с собственным братом. “Братья едины вовек!” – писал ты, но вот перед тобой два брата, которые жаждут крови друг друга. Только смерть моего собственного сына заставила меня увидеть, в каких безумцев мы превратились”.
Из горла ею вырвался хриплый стон, и Алекс расплакался как ребенок. Он отвернулся к стене и закрыл лицо руками; но рыдания продолжали сотрясать его тело.
Он плакал навзрыд и не осмеливался взглянуть в глаза Клаудии.
Клаудия неуверенно коснулась его плеч, лица, затем прижала его к груди и заплакала вместе с ним, гладя его по голове. Все ее тело вздрагивало, и Алекс был благодарен ей за то, что ему не в одиночку приходится противостоять демонам, которых он выпустил на свободу.
Когда он поднял голову, Клаудия все еще стояла, склонившись над ним, пристально глядя ему в глаза.
– Я... – сказала она, закусив губу. – Я хотела... Лицо Алекса внезапно оказалось в ее ладонях. Веки Клаудии распухли, а глаза смотрели безжизненно и отрешенно.
– Тоня ждет, – сказала она, касаясь его кожи кончиками пальцев. – Давай отвезем ее домой, Алекс.
Глава 19
Где-то далеко три раза пробили куранты на Спасской башне. В полутьме своего кабинета Дмитрий Морозов откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Он уже давно привык к ночной тьме, и ее бархатная, успокаивающая тишина даже нравилась ему. В эти предрассветные часы, когда все замирало, и даже его ночные помощники клевали носами в своих креслах, разум Дмитрия приобретал остроту бритвенного лезвия. Ночь была его царством, в котором он властвовал безраздельно, и именно в эти часы, когда его мозг оттачивался на оселке одиночества, ему в голову приходили самые блестящие из его планов и комбинаций.
Огонек сигареты слабо тлел в темноте, а сизый дым колыхался перед глазами подобно старой паутине, которая плавно раскачивалась и растворялась в воздухе.
Дмитрий уже давно постиг преимущества ночных бдений; это был один из секретов его ремесла, которым он научился у Октября; тот тоже предпочитал ночную охоту за мыслью. Теперь Октябрь вот уже неделю был мертв; он умер в страшных мучениях, уступив раку, который разъедал его тело буквально на глазах Дмитрия.
Дмитрий стал свидетелем того, как страшная болезнь приканчивала его учителя и друга в его старой, почти монашеской келье. Октябрь оказался единственным человеческим существом, к которому Дмитрий испытывал нечто вроде любви, единственным из всех, к чьим советам он прислушивался, единственным человеком, который был ему близок.
Дмитрий отчаянно нуждался в Октябре. Он хотел бы помочь ему, но не знал – как. Октябрь упорно отказывался принимать морфий и обезболивающее, а его последним желанием стало умереть на своей старой даче на берегу реки Клязьмы.
Дмитрий бросился в машину. Он гнал ее сквозь метель и пургу, стиснув зубы, он вцепился в рулевое колесо мертвой хваткой, не обращая внимания на свистки регулировщиков и отчаянный визг колес по обледеневшей трассе. Смерть, однако, не ждала. Когда они подъехали к дому Октября, наполовину похороненному под снегом, старик уже окоченел. Рот его приоткрылся в ужасной гримасе, а остекленевшие глаза внимательно вглядывались в беснующийся снаружи буран. В соответствии со старинным крестьянским предрассудком смерть с открытыми глазами означала, что и в смерти Октябрю будет отказано в покое и что дух его станет скитаться по родным полям до Страшного суда.
“Где же ты теперь. Октябрь? – подумал Дмитрий. – Именно теперь, когда ты так мне нужен. Где твой коварный извращенный ум, где твои интуиция и опыт?”
Он был так близок к тому, чтобы сломать брата и сделать его навеки своим пленником, однако его безупречный план рухнул, наткнувшись на неожиданную предусмотрительность немолодого телохранителя и отчаянную храбрость, неожиданно обнаружившуюся в Клаудии, жене Алекса. И конечно, виноваты в этом были его оперативники, провалившие простейшее задание.
Конечно, он не хотел смерти маленького Виктора Гордона. Меньше всего ему хотелось прослыть детоубийцей. Виктор и его сестра нужны были ему в качестве заложников. Он намеревался похитить их, чтобы шантажировать Алекса, добиваясь от него прекращения расследования в отношении Гримальди и Деверо. Он не собирался давать своему брату возможность вмешиваться в свои дела.
С каждым днем Горбачев представлял собой все большую угрозу. Он позволил этому демагогу Ельцину захватить власть в Верховном Совете Российской Федерации, он позволил прябалтам изгнать со своей территории части Советской Армии и допустил объединение Западной и Восточной Германии. Именно Горбачев санкционировал свободный отъезд евреев в Израиль и пресмыкался теперь перед израильским кабинетом министров, принимая его представителей у себя в Кремле со всеми почестями. Горбачевское преклонение перед американцами зашло так далеко, что он присоединился к американской блокаде Ирака, который на протяжении долгих лет был верным союзником Советского Союза на Ближнем Востоке. Вместо того чтобы помочь иракскому лидеру Саддаму Хусейну, как бывало раньше, Горбачев смиренно поддержал Америку в ее неизбежном нападении на Ирак. С Горбачевым нужно было покончить, и, если удастся по крайней мере на полгода сохранить в секрете детали подготовленного Дмитрием плана, эту проблему можно было считать решенной.
Строго говоря, именно такую цель держал в уме Дмитрий, планируя похищение детей Алекса. Шестимесячная передышка – время, оставшееся до начала поездки Горбачева в США, – нужна была ему как воздух. В Вашингтоне Горбачев должен был умереть.
Дмитрий всерьез рассчитывал на сентиментальность своего брата, на его и Клаудии привязанность к детям. Он ни мгновения не сомневался, что, если бы похищение удалось, Алекс был бы надолго отвлечен от расследования дела Деверо, так как все его силы были бы поглощены спасением собственных детей.
Однако в критический момент его бездарные исполнители дрогнули, поддались панике, застрелили мальчишку и бежали. Его план провалился.
“Помоги мне. Октябрь! – подумал Дмитрий. – Мне нужен новый план, чтобы заманить моего брата в
