Гарсона, Альфонса, её, Линду… Ан нет! Вот хозяин Альфонса — мощного ротвейлера, Рискин, отчего-то невзлюбил её — и пнет иной раз на выгуле, когда Олег не видит, и при удобном случае плюнет в вольер, в её миску с едой — ешь потом, собачья твоя душа! Или просто процедит вслед, сквозь зубы: «С-с-с- сука!»
Рискин ротвейлера своего, Альфонса, боготворит — лучше всех его на питомнике, считает. А Альфонс — угрюмый, злобный. Вислые уши, широкая, как у коня, грудь, но короткий, вислый зад. И глаза — наглые, жадные: так бы всех вас, сук, перепробовал, а потом загрыз. А его к ним не подпускают — порода не та. Полукровки, дескать, питомнику не нужны, а только чистая, элитная порода. Ибо, это собаки служебные, взращенные, выведенные в поколениях, такой их род должен быть и впредь. Это не какие-нибудь там бродячие бездомные псы, или смешные кудрявые болонки, или волосатые пупсики в штанишках с бантиком на шее. Таких на питомнике не держат. Псы здесь — спортсмены: охотники, розыскники. Разница с людьми только та, что, например, хозяин её, Линды, на двух ногах бегает, а она — на четырех, и нос её — за версту взрывчатку чует.
Порода-то, конечно, породой, но энергию тому же Гарсону и Альфонсу девать куда-то надо. Не круглые же сутки они с хозяевами на задании — большей частью взаперти сидят, в вольерах. А кобели, как-никак!
Рискину жалко своего Альфонса. Ротвейлеров, сук, на питомнике больше нет, породу продолжать не с кем. Больше овчарки, да вот она, Линда, лабрадор, да ещё вертлявый спаниель есть, Джой. И Джой знаки внимания ей, Линде, оказывает, но она — ноль внимания. На него и смотреть-то без смеха нельзя: уши до самой земли, он ими пол в вольере подметает.
А вот Рискин потихоньку, без посторонних глаз, приспосабливает Альфонса к овчаркам — Линда это сама не раз видела. И умела бы говорить… Рискин это чувствует и, наверное, поэтому пинает её, когда Олега, хозяина, нет рядом.
Нет, Альфонс, как и Гарсон, — лучшие собаки в их питомнике. Свое дело знают и выполняют его хорошо. Но Рискин хочет быть первым со своим Альфонсом, а Гарсон и Линда им мешают.
И-э-эх, люди! И чего уж вы так бьётесь за первенство?!
Прикрыв лапой глаза, позевав широко и смачно, Линда свернулась на прежнем месте, у койки хозяина. Трёп мужчин ей надоел — ну их, лучше поспать.
Линда спала и видела во сне Гарсона. Ах, какой он всё же красавец! Уши острые, торчком, взгляд ласковый, вежливый. А осанка какая! Совершенство! Почему она, Линда, не овчарка? Как бы она любила Гарсона, какие бы у них были замечательные, здоровые щенки!…
Была уже полночь, подвыпившие опера один за другим выключались из общего разговора, засыпали.
Спала и Линда, время от времени подёргивая лапами и сладко потягиваясь. Собачьи сны — тоже приятная вещь!
А в самый разгар глухой этой чеченской ночи рвануло вдруг за окном общежития, вздрогнули стекла, посыпались в комнату-класс, и опергруппа, все как один, вскочила со своих по-походному заправленных постелей.
Уже трезвонил полевой телефон на тумбочке капитана Смирнова, за дверями слышался топот множества ног, и чей-то молодой перепуганный голос крикнул:
— Чечены гранату кинули!… Стреляют!
Глава шестая
Так, с выстрела гранатомета и ураганного автоматно-пулемётного огня, начался в Гудермесе многочасовой, памятный вологодским омоновцам, калининградскому СОБРу, бойцам внутренних войск, а также опергруппе капитана Смирнова, тяжелейший бой за город в целом и за территорию педучилища, где располагалась комендатура.
Потом, на допросах пленных и выявленных уголовным розыском участников нападения, удалось установить, что в город, под видом местных жителей, прибыли-просочились около шестисот дудаевцев — практически два отлично вооруженных батальона. Присутствие боевиков, конечно, чувствовалось — не дремала военная разведка, знал кое-что и уголовный розыск. И тем не менее, боевикам Рамзана Гадуева удалось заминировать здание городской администрации — восемнадцать килограммов тротила должны были взорваться в условленный день и час, взрыв этот послужил бы сигналом к началу операции по захвату Гудермеса боевиками. Но тротил, взрывные устройства, нашли саперы лейтенанта Бровковича, здание разминировали. В городе шли интенсивные поиски боевиков, домa подозреваемых подвергались тщательным обыскам, а боевики, в свою очередь, баламутили народ на митингах, носились по Гудермесу на машинах с зелёными знаменами и провокационными транспарантами, кричали с трибун «Аллах акбар!» и «Джохар акбар!» Приближались выборы в Государственную Думу России и выборы главы Чеченской республики. Дудаевцы с оружием в руках рвались к власти.
Практически без боя, на рассвете того памятного дня, они захватили районную больницу, завязали неравный бой с федералами за железнодорожный вокзал, а спустя каких-то полчаса были уже у каменного забора педучилища, у комендатуры.
Атаковать ОМОН и СОБР в лоб дудаевцы не стали: КПП, контрольно-пропускной пункт, был под защитой суточного наряда, мгновенный бросок на ворота не удался бы, а лезть через забор, на минные растяжки, — себе дороже. Но педучилище с его неприступным сейчас забором окружали пятиэтажные жилые дома, с их балконов и крыш здания училища были как на ладони, даже бинокль не требовался. Вот эти балконы и крыши боевики и выбрали, кое-где торчали автоматные стволы прямо из окон квартир. Огневые точки — лучше не придумаешь.
А вскоре разорвалась близ общежития омоновцев граната, зататакали пулемёты и автоматы.
Опергруппа капитана Смирнова в полном составе (за исключением Линды — Олег скомандовал ей: «лежать», и она залегла под его койкой) заняла боевую позицию тут же, у общежития, за каменным высоким крыльцом, вела огонь в сером мареве затянувшегося по-зимнему утра по наводке трассирующих очередей тех омоновцев, кто был уже на крыше учебного, П-образного здания педучилища, кто хорошо видел огневые точки атакующих и самих боевиков.[1]
А бой между тем разгорался.
Взять комендатуру, вообще, расположившуюся на территории педучилища военную базу — это была для боевиков наипервейшая задача. Расчет, конечно, строился на внезапность нападения и превосходящие силы дудаевцев — их стволов было раза в три больше, и эти стволы поливали сейчас смертоносным свинцом всё живое за забором педучилища. Единственное преимущество у федералов — стены, да корректировщик огня на крыше главного, учебного корпуса училища. Но и боевики палили из квартир, тоже были хорошо защищены…
В помощь осажденному Гудермесу из Грозного волей начальства выдвинулись резервные подразделения Северо-Западного округа внутренних войск. Но все три блокпоста вокруг города была уже в руках боевиков, а значит, они контролировали дороги, подходы к Гудермесу.
У блокпостов, в засадах, шла партизанская война: из гранатомётов подбивались первая и последняя машины колонны, спешившей на помощь, а остальные методично и хладнокровно расстреливались. Потери были большие…
И всё же к комендатуре, к окружённым и блокированным омоновцам из Вологды и калининградскому СОБРу, подмога прибывала.
Уже в десятом часу утра, когда совсем рассвело и отчётливо было видно поле боя, Олег, стрелявший из своего укрытия короткими очередями, видел, как через их транспортный КПП прорывались четыре бронетранспортёра с эмблемами «ВВ» (внутренние войска) и «Урал» с миномётчиками. Вернее, сначала он услышал ожесточенную автоматную стрельбу, глянул в сторону ворот: боевики, заметив приближающуюся колонну бронемашин и грузовик, перенесли весь огонь на эти цели.
Теперь самим прорвавшимся нужна была помощь: бойцы, сидевшие на броне, и минометчики в грузовике, крытом брезентовым верхом, оказались в ловушке: двор педучилища простреливался
