Бойчук шагнул к двери. Сухое скуластое его лицо пошло бурыми пятнами.
— И слышать не хочу, Сергей Николаевич! Хватит. В тот раз Цветковой уступил, теперь Блинова, потом еще кто-нибудь... Нет! Что я, в самом деле!..
— Как будто я не понимаю, Евгений Алексеевич, — вздохнул Овчинников.
Бойчук снова подошел к председательскому столу. Жестко спросил:
— Почему такое отношение к поездным диспетчерам, Сергей Николаевич? Ведь ты же сам был диспетчером, знаешь, что это такое.
Голова Овчинникова согласно покачивалась в такт словам.
— ...Измотанный, выжатый со смены приходишь. Двенадцать часов тебе в уши: диспетчер! диспетчер!.. Явишься домой, а там одна комната. Дочка над уроками сидит, сын с игрушками, телевизор...
— Да знаю я все, Евгений Алексеевич! — председатель месткома смотрел на Бойчука мученическими глазами.
— В общем так, Сергей Николаевич. — Бойчук решительно положил на стол тонкую вздрагивающую ладонь. — Мое тебе «нет». Не могу. И не желаю. Моя законная очередь. Будьте любезны. Я заработал.
— М-да-а...
Овчинников встал, сунул руки в карманы брюк. Хмуро смотрел в окно.
— Ладно, что ж... А насчет диспетчеров... зря ты обобщаешь, Евгений Алексеевич. Диспетчера живут у нас более или менее.
— Вот я и хочу. До свидания.
Бойчук ушел...
Сычом сидел сейчас за рабочим своим столом, вспоминал весь разговор в подробностях. Изругал молоденькую дежурную по станции Ключи за чуть припозднившуюся информацию о проследовании грузового поезда, напустился на соседа по участку за нерасторопность. Скверно было у него на душе. Стояли перед глазами Блинова со своей худенькой девочкой, собственная дочь-школьница, ютящаяся с книжками в углу их тесной комнаты, маленький сын...
Той ночью он плохо спал, ворочался в постели.
— Чего ты? — сонно спрашивала Зоя.
Он не ответил жене, затих до утра, забылся. А перед уходом на работу сказал:
— Знаешь, Зоя, наверно, придется нам еще с квартирой повременить.
— Что? Опять?! — У жены опустились руки.
— Да понимаешь...
— Ты что же — сам отказался?
— Понимаешь, Блинова у нас есть. У нее...
— Плевать мне на твою Блинову! — закричала Зоя. — Дурак!
— Малышка же у нее, а бабушка...
— А у нас кто? — Зоя ткнула пальцем в притихших детей. — Щенята, что ли?! Ой дурак, ой дура-а-ак, господи, — зажала она лицо ладонями, заплакала горько, зло...
И вот сегодня, почти год спустя, Бойчук твердо решил пойти к НОДу[1]. Пусть Исаев ищет выход, пусть теперь и о нем подумают. Надо вот выбрать момент, чтобы поездов на участке поменьше было, и сходить.
Привокзальный шум мешал работать, и Бойчук встал, закрыл окно. Постоял бездумно, глядя на приглохшую привокзальную жизнь, давая себе минутный отдых. С половины девятого утра он с головой окунулся в самую гущу движения на своем участке. Пришел на работу на полчаса раньше, стоял за спиной коллеги, Редькина, запоминал его график. У того почти все линии лежали в горизонтальной плоскости — поезда ночью стояли. Редькин — сероглазый, молодой, с лицом и руками, густо обсыпанными веснушками, — сидел на стуле развалясь, покуривал. Глянув на вошедшего Бойчука, с облегчением сказал:
— Наконец-то кончились мои мучения. Знаешь, Женя, лучше работать, чем так вот сидеть. Ну его к черту!
— Давно? — спросил Бойчук, подходя к столу и подавая Редькину руку.
— Да вот, с вечера почти, — Редькин показал глазами на график. — По Ключам обрыв контактного провода был. И всю ночь — представляешь! — всю ночь провозились. То опоры искали, то решали, на чем их везти... С семи утра шум в отделении, а виновников — нету. НОД на одиннадцать разбор назначил... А провод только на рассвете натянули. Поездов скопилось — ужас! Пассажирские я, правда, проталкивал понемногу, а грузовые... видишь? Куда я с ними?.. В общем, веселая тебе смена предстоит. Весь главный ход закупорен, успевай только поворачиваться.
Редькин засмеялся, блеснув ровными крепкими зубами.
— Должок тебе оставляю: четных поездов на шесть меньше принял, нечетных — на девять меньше сдал. Тут еще Сортировка держала, регулировочные задания выполняли.
— Действительно, веселая у меня будет смена...
Вскоре Бойчук, попрощавшись с Редькиным, сидел за столом. Разложены под руками цветные карандаши, нога привычно тронула педаль переговорного устройства. В памяти цифры: на участке восемнадцать грузовых в четном направлении плюс три пассажирских, в нечетном — семь грузовых и четыре пассажирских — все поезда в данный момент на перегонах. Скорых пока нет, надо воспользоваться, протолкнуть вот эти транзитные, порожняк. Пусть быстрее катит с отделения, освобождает место.
Бойчук чувствует кого-то за своей спиной, оборачивается — Исаев, начальник отделения, и вместе с ним Беляев, спортивного сложения молодой человек, дежурный по отделению. Некоторое время пришедшие молчат, изучают график. Исаев жарко дышит Бойчуку в затылок.
— Да-а, лихо ночью сработали, лихо! — говорит он хрипловато. — За два дня теперь не расплюхаемся.
— Да что вы, Федор Николаевич! Часов за пять-шесть растолкаем поезда! — Беляев убеждает горячо, с молодой верой в свои слова, но начальник отделения скептически поглядывает на него, кривит губы.
— Нет, я серьезно, Федор Николаевич! Только бы нам соседи не... — дежурный по отделению вышел вслед за Исаевым из кабинета, и Бойчук конца фразы не расслышал. Он вдруг вспомнил о своем решении, выскочил в коридор.
— Федор Николаевич!
Исаев остановился, обернулся. В лице — недовольство: что еще, дескать, за крики?
— Федор Николаевич, мне к вам зайти надо сегодня. Обязательно!
— Что случилось?
— Личный вопрос у меня.
— Для личных вопросов есть приемный день, ты же знаешь.
— Но у меня неотложный вопрос, я не могу больше ждать!
— Вот как?! — Исаев теперь не скрывал своего раздражения, сердитыми глазами смотрел на диспетчера. — У меня знаешь сколько неотложных вопросов, Евгений Алексеевич?! Почти шесть часов на отделении движения не было — шутка сказать! А ты... Не горит же!.. В другой раз, некогда!
Исаев с Беляевым, который все это время за спиной начальника отделения делал знаки Бойчуку — мол, не понимаешь, что ли, голова! — уходят, голоса их гаснут где-то в конце коридора.
— Диспетчер! Диспетчер! — настойчиво зовет из открытой двери селектор.
Бойчук, чертыхнувшись, снова занимает свое рабочее место; с ненужной и грубой силой жмет на педаль переговорного устройства.
— Ну? Я диспетчер! Слушаю.
— Здорово, Женя! Горохов. (А, это прикамский диспетчер.)
— Привет.
— Как жизнь?
— Лучше всех, но никто почему-то не завидует.
— Что так?
— ...
— Ясно, не с той ноги, наверное, встал... Ладно, Жень, выручи!
— Чем?
— Возьми у меня пяток четных. Скорый на подходе.
