Для него рок-музыка и рок – трагическая судьба его Родины – вполне синонимичны.
В такой стране, как наша, если можно так выразиться, наихристианнейшей до 1917 года, отношение к слову было тоже по Писанию:
'В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было вначале у Бога. Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его'...
Российская народная мудрость гласит: 'слово – серебро, молчание – золото'. И вот в пору своего взлета Борис Гребенщиков написал, может быть, лучшую свою песню – 'Серебро Господа моего'. Молчание-золото – избранный удел подвижников. Слово-серебро – избранный удел поэтов.
Почти пять лет тому назад в журнале 'Знание-сила' появилась статья одного из самых интересных, на мой взгляд рок-журналистов – Ильи Смирнова. Называлась она 'фольклор новый и старый'. И не могу сказать, что все взгляды Ильи мне близки. Как раз наоборот: я во многом с ним несогласна. Но я так характеризую его, потому что его статьи всегда талантливы, искренни, эмоциональны, хотя и не в меру категоричны. В статье, посвященной фольклору, он пишет:
'Интересно, что наша новая волна породила самобытный национальный рок как бы против собственной воли: подражая волне англосаксонской, она, естественно, перенимала и ее эстетику, а вместе с новой эстетикой в песни входил и новый герой – человек с улицы, с улицы ленинградской, московской, потом уфимской или архангельской, но никак не лондонской'.
Илья Смирнов был одним из первых, кто обратил внимание на это обстоятельство. Но мне кажется, он был неправ, думая, что именно новая волна могла повернуть отечественный рок на путь самобытности. На путь трансформации заимствованной с Запада рок–музыки в духе национальной традиции некоторые наши рок–группы встали не потому, что 'волна несла с собой реализм, оптимизм и энергию', как полагал Илья Смирнов. Да и найдем ли мы среди наших 'корифеев' представителей 'чистого' стиля? Музыка 'Аквариума', 'ДДТ', 'Машины времени', 'Алисы' включает в себя элементы самых разнообразных стилей, направлений. Ошибка Ильи была в самой сути. Ведь он полагал, что '...в роке на первом месте стояла музыка – язык интернациональный, не требующий перевода, а у бардов – несомненно текст. И, наконец если рок- музыканты подчеркивали свою принадлежность к международной моде, обращаясь явно к молодежи, то барды опирались на национальную традицию'.
Повторяю, эта статья вышла в свет почти пять лет тому назад. И как же я порадовалась, когда в еженедельнике 'Россия' весной 1992 года я прочитала высказывание того же Ильи: 'Отечественный рок 80-х в равной мере может считаться продолжением рок-н-ролльной и бардовской традиции. Его ключевая фигура – ПОЭТ С ГИТАРОЙ...'
Слова 'ПОЭТ С ГИТАРОЙ' выделены не мной – Ильей Смирновым. Молодец, Илья! Да и мог ли он не прийти с годами к этому выводу? Чай, российский человек.
Несколько лет назад меня пригласили в одну из ленинградских школ рассказать о нашей питерской рок-музыке. Это было тогда, когда впервые с большим успехом выступила группа 'Ноль', и все заговорили о том, что наконец-то у нас появилась 'самобытная национальная рок-музыка'. Так вот еще в ту пору, рассказывая школьникам о разных группах, я, помнится, как раз и сравнивала 'Ноль' и 'Алису'. И пыталась доказать старшеклассникам, что рок-н-ролл, наяриваемый на баяне, еще не есть национальный и самобытный вариант рок-музыки. Кинчев, с его нововолновой в ту пору прической, использовавший исключительно электроинструменты, в своих песнях 'Стерх', 'Сумерки', 'Движение вспять', 'Красное на черном', 'Солнце встает' уже был гораздо ближе к национальной традиции, чем громкоголосый дядя Федор с его баяном. Время только подтвердило мой тогдашний вывод.
Однажды Кинчев стряхнул с себя как наваждение 'свою принадлежность к международной моде' и поверил 'голосам в себе'. Эти голоса нашептали ему, что 'Христос Слово понес, так вот его несут и несут все после него...' И не просто слова, а именно Слово, 'дар русской речи', по определению Саши Башлачева, стало в какой-то момент для Кости как для художника определяющим. И это Слово потянуло за собой естественным образом трансформацию всех других составляющих. Изменилась и музыка, и пластика. В одном из интервью (газете 'Красная звезда' г. Приозерска) корреспондент отмечает:
– В твоей музыке все явственнее звучат мотивы русской народной музыки. (Простим интервьюеру стиль. – Н.Б.)
– Было бы странно, если бы в ней звучали австралийские или там африканские мелодии.
И тем не менее, нам не странно, когда в музыке 'Аквариума' звучат голоса древних кельтов. Каждый верит своим 'голосам в себе'. Голоса, которым верит Кинчев, – это голоса древней раннехристианской, а порой и дохристианской Руси.
Культ Солнца, который присутствует, начиная с альбома 'БлокАда', во всех последующих программах Кинчева, – один из древнейших культов человечества. В 'Слове о полку Игореве' автор называет русичей Дажьбожьими внуками, то есть прямыми потомками Солнца.
Во многих языческих религиях обиталище душ умерших как правило находилось под землей. 'Рай русских, обиталище душ умерших, ... находился не под землей, а где-то высоко-высоко.
Рай (сирий, вырий) – чудесный сад, находящийся где-то в далекой солнечной стороне. Владимир Мономах, говоря о появлении перелетных птиц, прибывающих из теплых южных земель, пишет: сему ся подивуемы како птица небесныя из ирья идуть...' (Б.А. Рыбаков. Язычество древних славян. М, стр. 275- 276).
Исследователи наших древних литературных памятников часто отмечают их мировоззренческую особенность: двоеверие. Но двоеверие живо и ныне, хотя бы в сохранившихся обрядах – печь блины на масленицу, красить яйца в Пасху. Оно сидит в наших душах гораздо глубже, чем мы можем предполагать. И творчество Кинчева, где переплетаются мотивы христианской любви, языческого культа Солнца, стригольнической ереси и бездна много другого, – образец неосознанного двоеверия, этого мировоззренческого реликта, дожившего до наших дней. Поэтому, видимо, с таким удовольствием Костя в интервью газете 'Аргументы и факты' говорит о том, что группа 'Алиса' кощунствует, исполняя свои песни. И в этом нет никакого стремления 'кощунствовать' в сегодняшнем понимании этого слова. Просто он знает истинный, первоначальный смысл слова 'кощуна' и с удовольствием использует его в своем лексиконе.
'Жрецы-кудесники, волхвы, дожившие до позднего средневековья... были, по всей вероятности, хранителями древних 'кощун', сказителями далеких мифов' (Б.А. Рыбаков, указ. соч., стр. 528).
И даже с цветовой символикой 'Алисы' все не так просто. В интервью журналу 'Рокси' за 1988 г. есть такой фрагмент:
'Корр.: – Красное на черном. Просто цветосочетание?
Кинчев: – Это, скорее, отражение того, что происходит вокруг нас. В мире настолько мало белого цвета (подчеркнуто мною. – Н.Б.), что мы не вправе взять его за основу. Может быть, когда-нибудь, мы к этому придем'.
В этом высказывании Кости сквозит неосознанная надежда, потаенное тяготение к белому цвету, которого, по его утверждению, 'в мире настолько мало' и который именно поэтому так необходим. Но вот что пишет И. Клейн в статье 'Донец и Стикс', помещенной в сборнике 'Культурное наследие Древней Руси': '...слова 'красный' и 'белый' некогда были синонимичны'. И ссылается при этом на работу А.А. Потебни 'О некоторых символах в славянской народной поэзии': 'белый' не всегда служило тому понятию, которое мы под ним разумеем; у Зизания слово багряница толкуется словам бЪль; кажется, что и известный зверек назван белкою не потому, что в северных сторонах цвет его приближается к белому, а потому, что цвета красный–рыжий–белый тождественны по основному представлению'.
В упомянутой статье И. Смирнова 'Фольклор новый и старый' приводится высказывание Юры Шевчука: 'Чтобы писать хорошие песни, недостаточно смотреть видеомагнитофоны и слушать диски. Нужно читать Соловьева и Ключевского'.
Юра прав. Надо. Но этого недостаточно. Нужно еще уметь слышать древние, едва различимые голоса прошедших эпох. Это мало кому удается. 'Много званых, но мало избранных'. Кинчев эти голоса слышит. Благодаря его песням, через его посредство слышим их и мы.
Я помню, давно, еще в эпоху неусыпного бдения идеологических работников на рок-концертах, одна дама (теперь уж и забыла, откуда она была – то ли из обкома, то ли из райкома), глядя на Кинчева на сцене, сказала: 'Да он просто юродивый!' Тогда я в глубине души возмутилась. Не подумав. Потому что на этот раз партийная дама попала в точку. В 1990 г. в приложении к газете 'Литератор' под названием 'Азъ' вышла
