ничего подобного со мной не было. Веришь? Никогда.
– Значит, она тебе повод дает?
– Не знаю… нет, ничего конкретного. Но чувствую, что может.
– Ну, давай выпьем, и покажешь фотографии, а то уже заинтриговал.
– Ну, давай. Может, это все нервы?
– Может. Нервы на самом деле ни к черту.
Значит, и у него тоже! Никогда бы не подумал… Как-то звонит мне один знакомый и говорит: «Пойдем, Илья, развеем суицидальные настроения. А то замучили совсем панические атаки». Пошли, конечно. Сидим в кафе – развеиваем суицидальные настроения. Ну, не очень-то получается. Это как-то сразу стало понятно, что дело не быстрое. Сидим-сидим… Ждем. Молча. Долго. Прислушиваемся к себе. Потом он спрашивает вдруг: «Как дела?» Можно подумать, по моему внешнему виду не понятно, как у меня дела… «Бывало и получше», – отвечаю. На самом деле, уже даже и не припомню – бывало ли «получше»? Сижу, вспоминаю, когда я последний раз был счастлив.
Буквально не за что ухватиться. Не то чтобы я всегда был таким унылым говном. Нет! Просто, видимо, очень высоко задираю планку: хочу воссоздать в памяти момент наивысшего, ничем не омраченного наслаждения… Единственное, что приходит в голову, – это случай из детства…
Рядом с домом, где жила бабушка, я часто видел лошадь, запряженную в телегу, на которой привозили продукты в столовую какого-то училища. Я всегда останавливался, чтобы посмотреть на лошадь. Иногда дед давал мне девять копеек, и я покупал ей булочку с изюмом или марципаном. Точнее, с марципаном – только когда не было булочек с изюмом. Потому что булочка с изюмом не идет ни в какое сравнение с булочкой с марципаном. Булочка с изюмом даже пахнет вкуснее. Поэтому я всегда старался угостить лошадь именно такой булочкой, протягивая ее на ладони, чтобы лошадь случайно не укусила меня за палец. Я всегда волновался в такие моменты. Зубы у нее были желтые и пугающе большие. Еще мне нравилось гладить лошадь по щеке. Для этого дедушке приходилось брать меня на руки. Лошадь косила карим глазом. Таких огромных щек я не видел никогда в жизни!
Однажды дед договорился с конюхом, и тот прокатил меня по улице. Вот именно это и было счастьем! Помню огромный лошадиный круп прямо перед глазами, запах, исходивший от него, цокот копыт, движение хвоста из стороны в сторону. А потом хвост поднялся вверх, и лошадь покакала прямо на ходу. Конюх дал мне подержать вожжи. Они пахли навозом, лошадью. Этот запах тут же въелся в руки. И потом, в постели, перед сном вспоминал этот чудесный день, булочки, лошадь, запах… В детстве мне нравилось засыпать и просыпаться.
– А у тебя? – интересуюсь.
– Чего?
– У тебя как дела?
Задумывается надолго. Как будто что-то анализирует.
– Так себе…
– Тут ко мне в гости приезжал один религиозный еврей. Он жил у меня три дня. И все эти три дня совершал на моих глазах различные религиозные отправления. Так вот он сказал, что на вопрос «Как дела?» надо непременно отвечать, что все замечательно, что лучше просто не придумаешь. «Тогда, – говорит, – Всевышний услышит такой ответ и решит: “Ты считаешь, что это замечательно? Так я тебе покажу, что такое замечательно”. А если начинаешь ныть, говоришь, что все плохо, все просто ужасно и тому подобное, то он думает: “Ах, ты считаешь, что это ужасно? Ну, так я тебе покажу, что такое ужасно”». Так что теперь стараюсь отвечать в том смысле, что все зашибись, но, правда, не всегда получается. Нет- нет да и проболтаешься.
– А ты боишься Бога? – решаю поддержать разговор.
– Я всего боюсь, – вздыхает.
В кафе играет тихая музыка. Он говорит, что уже из последних сил отражает панические атаки. Говорит, что к новому штурму не готов, что и так уже сдал все стратегические рубежи…
Разливаю текилу по рюмкам:
– Знаешь, какое чувство основное, преобладающее в моей жизни?
Поднимает брови:
– Какое?
– Чувство тревоги.
– Это по поводу девушки? Этой Оли?
– Да нет. Вообще… Работа, неоплаченные долги… Не в смысле финансов, хотя и этого хватает, а в смысле каких-то жизненных обязательств: дети, родители… Ну, понимаешь…
– Очень хорошо понимаю. Сам весь в долгах. Ну, за детей, за родителей – чтоб они не болели. Это самое главное. А то если они еще будут болеть на фоне всего этого сплошного невроза… – Задумчиво смотрит в рюмку на просвет.
– Да, чтоб не болели, – чокаюсь.
Смотрю, как он мучается со спагетти – пытается намотать на вилку. Ворчит:
– Неудобная закуска – неоперативная…
– А ты заранее наматывай, – советую.
– Точно!
После очередной рюмки, жуя, вытирая масляный подбородок тыльной стороной руки:
– Илюха, я должен тебе кое в чем признаться. Давно уже собираюсь, и все духу не хватает…
Опять…
– Да ладно тебе… Меня как-то одна девушка спросила: «Тебе со мной хорошо?» Я сказал: «Мне с тобой хорошо». Подумал немного и добавил: «И без тебя хорошо».
Оживляется:
– Это сильно. Это надо запомнить.
Я всегда легко расставался с девушками. Избавлялся от них одним щелчком, как от выкуренной сигареты – только искры в разные стороны. Быстро и решительно. Или как-нибудь незаметно, как будто случайно выпала из рук – я уже далеко, а она лежит на асфальте и тихо дымится, пока не истлеет совсем.
– А без нее мне плохо и с ней плохо. Понимаешь?
– Да… Это как спагетти… Нужно, наверное, немного альденте…
– Альденте?
– Ну да, и огонь чуть поменьше…
– Может быть…
– Точно тебе говорю – альденте. Возраст-то уже не детский. Не надо лихачить…
Легко сказать! Любовь – как паническая атака, когда «нечаянно нагрянет»… Вот в одном журнале прочитал, что любовь – это кратковременное повышение уровня дофамина, норадреналина, пролактина и чего-то там еще… Молекула фенилэтиламина вызывает возбуждение и эйфорию. Боже ж мой! Сколько в жизни проблем из-за какой-то несчастной молекулы! Сколько разбитых судеб, скандалов, депрессий, смертей, войн, исков о разделе имущества… Только от того, что взыграла где-то там, под черепной коробкой, какая-то ничтожная молекула!
Думаю, мировые фармацевтические концерны должны озаботиться производством препарата, блокирующего эту молекулу. Давно уже пора выпустить на рынок таблетки от любви. Как было бы здорово: пропил курс пилюль или сделал прививку и знаешь, что ни при каких обстоятельствах, ни при каких условиях уже не подцепишь эту заразу! Всегда будешь сохранять присутствие духа, трезвый взгляд на жизнь и чувство юмора.
Алик, бычкуя сигарету в пепельнице:
– Слушай, ну ладно мужики – мы так устроены. У нас же по любому поводу встает… – Ловит мой скептический взгляд. – Ну, ладно, уже далеко не по любому поводу, но все-таки… Мелькнет что-то такое, проскочит какой-то ток, и, слава богу, встает.
– У них ведь тоже встает. Ну, у теток, – уточняю.
– Слушай, я тебя умоляю! Что там может вставать?
– Не знаю, но встает. Можешь мне поверить.
