Тот с наивностью истинного фраера непринужденно подошел, подсел на соседний топчан, сам игру предложил.
Сослуживцы обыгранные настороженно за развитием следят. Понимаю, что любое развитие им по душе придется. Выиграю – очень хорошо. Сопли утереть северянину не помешает. Проиграю – тоже неплохо. Я хоть и свой, но тоже сопляк, много о себе воображающий. На нервы скороспелостью действующий.
Во всей этой неприметной, вроде бы обыденной истории, проявились целых три многозначительных нюанса. Многозначительных для репутации.
То, что я его обыграл, – момент немногозначительный. Репутации это не подсобило. (Проиграл бы – навредило.)
Дурануть меня он таки исхитрился.
Впрочем, по порядку...
Обыграл его, уже не млеющего от солнца, тут же на топчане. На четыре тысячи. Вернул и вещевые трофеи. Больше денег у Василия при себе не оказалось. Попросил поверить в долг. Я-то понимал, что он – еще тот «фрукт»... Далеко не съедобный. Но, думаю, маленько поднагружу в долг – не помешает.
Поднагрузил на пятьсот и решил: в самый раз. Пускай сперва рассчитается.
Васек совершенно со мной согласен.
– О чем речь? – говорит. – Ты мне и так доверие оказал.
Уходим с пляжа, направляемся к нему, на снятую квартиру. Дом дачного вида, одноэтажный, в конце длинного двора-проулка.
– Я сейчас, – сообщает Вася и, оставив меня у ворот, исчезает в конце двора.
Нервничаю, что «кинет», но не очень. Деньги – не бог весть какие.
Долго его нет. Решаю, что «кинул»-таки. Посмеиваясь над собой, иду во двор глянуть, каким макаром он вышел.
Вдруг навстречу Васек. С деньгами.
– Я же попросил обождать, – обижается. – Хозяйка чужими недовольна.
– Хотел закурить, у кого-нибудь из пансионных стрельнуть, – оправдываюсь.
– Наверное, ты мне не поверил, – излагает искреннее предположение фраер Вася.
– Что ты?! – смущаюсь (на самом деле). – Действительно курить охота...
– Все равно, если я так подумал, лучше вслух сказать, правда? – Василий смотрит на меня белесо- голубыми глазами. Смотрит чисто-чисто.
Этим он меня, хитрюга, и купил...
Под утро, проиграв еще пять тысяч (уже у себя в комнате), Василий предъявил мне аккредитив на свое имя. На девять тысяч. Извинился, что сразу не предупредил о том, что деньги аккредитивные. Предложил встретиться у ближайшей сберкассы в восемь утра, к открытию.
Предложение такого вызывающе порядочного туриста-игрока, не могло быть не принято.
Смотавшись домой, приведя себя в порядок, побрившись, без пяти восемь я занял очередь в сберкассу. Первым и единственным. Потому как было воскресенье – выходной день.
Гадливо посмеиваясь, в четверть девятого побрел в знакомый узкий частный пансионат.
– Вы Васю не обидели? – пристально, подозрительно присматриваясь ко мне, спросила хозяйка.
– Я?!
– Почему же он через полчаса после вашего ухода съехал?..
– По родине соскучился, мы всю ночь ее вспоминали... – предположил я и направился восвояси.
Вася «кинул» меня. Подмочив и мою, и свою репутацию. Но я упоминал о трех характерных моментах. Остался еще один.
С нашими о том, как меня дуранули, откровенничать не стал. Шмотки получили, лицо города сохранено – пусть радуются. Предстояло выдать долю, две тысячи двести пятьдесят рублей Вовке.
И такое зло взяло. Не спишь всю ночь, мордуешься... И днем на пляже – нет, чтобы позагорать, расслабившись, женщинам глазки построить, – горбишь... Теперь возьми и половину отдай. Ну-ка, я его прощупаю...
– «Закатал», – сокрушенно поведал Чубу при встрече. – Днем на пляже четыре пятьсот выиграл, а потом ночью на хате – десять пятьсот «закатал».
– Бывает, – только и сказал Чуб. И стал отсчитывать положенные мне три тысячи.
Это и был третий характерный нюанс.
Конечно, долю свою он получил. Признался я, что проверял.
Чуб на признание только пожал плечами. Спрятал полученные деньги и пошел по текущим игровым делам. Должно быть, проверку посчитал чудачеством.
...Конечно, и это не последнее дело – укреплять собственную репутацию, отстаивая репутацию города. С такими состязаниями важно не частить. Может, потому и не довелось облажаться ни разу, что нечасто турниры затевались. (Имеется в виду – исполнитель против исполнителя.)
Харьковского всесоюзника приятно вспомнить – долгое время за нос водил. И пусть и не поимел много, потому как делили на троих, но ведь затем орава – человек двенадцать, возила его, как идола, а тут у идола
