порой опасались скомпрометировать себя присутствием на подобных заседаниях и участием в королевской политике, которой, возможно, вынуждены будут выразить поддержку еще и в письменной форме. В особенно затруднительном положении на заседаниях Генеральных штатов 1302-1303 гг. оказалось духовенство, поскольку собрания эти были направлены почти исключительно против Бонифация VIII. Естественная реакция духовенства — нежелание присутствовать на подобных ассамблеях, однако об этой уловке было хорошо известно французским властям, а потому в приглашениях на заседания 1303 г., отправленных в декабре 1302 г., было специально подчеркнуто, что названные поименно священнослужители непременно обязаны «явиться лично, отставив все и всяческие извинительные предлоги»131. Приглашения, последовавшие в июне 1303 г , также носили совершенно безусловный характер. Во вполне типичном для своего времени указе король заявил духовенству Руэрга, что не сможет считать своими верными подданными и союзниками тех, кто лично не поддержит его на предстоящих заседаниях. Если указанные лица не отправятся в Париж в течение восьми дней со дня получения приказа, то королевские чиновники получают право конфисковать у них всю мирскую собственность132. Те клирики, у которых действительно была уважительная причина для неявки на ассамблею, поспешили принести свои извинения. Драгон, настоятель бенедиктинского монастыря Орийяк в Оверни, не мог приехать, поскольку лежал в замке Бовуар со сломанной ногой, однако он так сильно опасался, что его извинениям не поверят, что призвал к себе бальи Оверни, чтобы тот засвидетельствовал его недуг, а также попросил двух врачей и хирурга поклясться, что из-за перелома он должен оставаться в постели еще по крайней мере месяц. Другой аббат, Пари, цистерцианец из Лонгэ (Верхняя Марна), был настолько встревожен полученным приказом, что пустился в путь, несмотря на то что ему было без малого восемьдесят лет, однако, достигнув Труа, все же сдался и послал вместо себя своего поверенного133.
Претензии французской монархии подкреплялись и многочисленными теориями. «Божественная» сущность королевской власти и нежелание признавать над собой какую бы то ни было иную светскую власть обеспечивали прочный фундамент для развития и упрочения идей Ка-петингов о своем верховном суверенитете; идеи эти еще более укрепились во время разногласий с папой Бонифацием VIII. Большую часть написанных в этот период литературных произведений представляли собой анонимные памфлеты, почти наверняка инспирированные самой монархией134, однако значительно более яркий трактат был написан в конце 1302 г. доминиканцем Жаном Парижским, который отрицал вторичный, подчиненный характер светской власти, что являлось основой всех представлений папских реформистов. Для Жана Парижского монархия оыла «государством безупречного сообщества, руководимого во имя всеобщего блага одним человеком». Он заострил свою мысль, последовательно раскрыв каждую из частей этого определения. Под «государством» понимался особый вид управления страной. «Сообщество» прибавлялось, чтобы отличать эту форму правления от тех, при которых каждый управляет сам собою, руководствуясь либо инстинктом, как в стае диких зверей, либо рассудком, как те, кто решил вести одинокую жизнь отшельника. «Безупречное» означало «самодостаточное» и, разумеется, полностью должно было отличаться от понятия «семейное», ибо семья недолговечна и в отличие от сообщества способна поддерживать свое существование лишь в течение недолгого времени. Выражение «во имя всеобщего блага» призвано подчеркнуть отличие этого типа государственного правления от олигархии, тирании и демократии, при которых, особенно в случае тирании, правитель заинтересован лишь в собственном благополучии. «Один человек», т. е. монарх; слово «один» определяло здесь то, что монархия, с одной стороны, сильно отличается от правления аристократии или от правления «лучших», получивших власть благодаря своим достоинствам, а с другой — от того, что Жан Парижский называет «по-ликратией», т. е. властью народа, осуществляемой с помощью плебисцита. «Ибо тот не король, кто не правит один, как сказал Господь наш устами пророка Иезекииля: „А раб мой Давид будет Царем над ними и Пастырем всех их…"» (Иез., 37:24). Функция духовенства, по мнению Жана Парижского, заключалась в ином: духовная сила была дана служителям церкви Иисусом Христом во имя отправления церковных таинств. Ибо невозможно достичь высшей цели — бессмертия, к которому человек просто обязан стремиться, — благодаря лишь своей человеческой природе, а потому руководство в этой сфере не может принадлежать королю, чья святая обязанность —забота о государстве и делах мирских. Здесь налицо отчетливое разделение функций и представлений по дуалистическому принципу, согласно которому королевская власть — дар Божий, ибо существовала задолго до обретения власти папами римскими; и действительно, короли во Франции существовали задолго до появления там христиан. «И уж совершенно нелепо было бы утверждать, что королевская власть сперва дана Господом Богом, а потом — папой римским»135. Таким образом, Филипп IV и его помощники, как и он сам являвшиеся частью указанного сообщества, просто обязаны были вносить посильный вклад в благосостояние всего сообщества в целом; подобную идею удобно было поддерживать с помощью традиционных средневековых концепций естественного происхождения человеческого общества, однако теперь понятие сообщества относили уже не к всему христианскому миру в целом, но к сообществу «избранных» под водительством «христианнейшего короля» Франции136.
Таким образом, весьма свободный прежде союз светских и церковных феодалов как бы «сшивался» в единое целое, сплачивался французским государством под управлением монарха. Однако же — и это вполне типично для двойственной природы французской монархии — непохоже, чтобы жители этого королевства имели отчетливое представление о том, каково оно с точки зрения конкретных географических понятий. Границ в современном понимании этого слова — т. е. конкретных пределов государств, линий на местности между двумя различными территориальными владениями — в XIV в. еще не существовало137. Подобная расплывчатость понятий делала все более и более настоятельной необходимость обретения французской монархией должного места и должного уважения. Это ясно отражено в концепции Филиппа IV относительно собственной роли как монарха: королевская власть — это, прежде всего, ответственность, возложенная на него Господом подобно тому, как возложена она была и на его знаменитого деда. Тем самым король как бы вознесен над всеми прочими людьми, каково бы ни было их социальное положение, сколь бы влиятельную роль они ни играли в королевском совете, что и символизирует канонизация Людовика IX в 1297 г.
***
К 1307 г. Филипп IV успел уже перепробовать практически все финансовые средства и уловки, известные средневековым правителям, однако достигнуть финансовой стабильности в государстве ему так и не удалось. Это было тем более огорчительно, что затяжной конфликт с папой Бонифацием VIII в эти годы неоднократно и ярко продемонстрировал всему населению Франции неоспоримое могущество монархии Капетингов. Избрание Бертрана де Гота, казалось, подтвердило победу короля над папством, ибо Климент V выглядел весьма бледно в череде крупных личностей, занимавших папский престол после Гильдебранда, хотя к нему обратились за помощью и поддержкой тамплиеры. Однако закат движения крестоносцев, что так ясно доказала неудачная попытка христианского Запада организовать новый крестовый поход в ответ на неудачи 1291 г., означал и падение роли и значения ордена, делая его уязвимым для критики и всевозможных нападок. Впрочем, к нападкам членам ордена было не привыкать, и пока они в состоянии были активно подкреплять делами организацию очередного крестового похода, критика их по крайней мере была достаточно сдержанной. Таким образом, потенциальные источники конфликта становятся совершенно ясны. Французской монархии нужна была звонкая монета, особенно из-за возврата к «хорошим» деньгам в 1306г. Папство же, хотя и являлось по-прежнему одним из основных элементов политической структуры и духовной жизни христианских государств Запада, при Клименте V, похоже, превратилось в весьма податливый, послушный инструмент в руках светских властей, тогда как орден тамплиеров, тесно связанный как с монархией, так и с папством, видимо, уже пережил период своей наивысшей полезности для них обоих.
В то же время под рукой оказалось средство для окончательного уничтожения и разграбления ордена — Святая инквизиция, созданная и поддерживаемая папством, однако во Франции находившаяся под контролем монархии. Распространение ересей и борьба с ними — одно из основных явлений XIII в., так что трансформация непопулярности тамплиеров в их «еретическую греховность» была задачей нетрудной для прекрасно обученных советников и легистов Филиппа Красивого. Следствие по «делу» тамплиеров было начато на стыке всех перечисленных выше обстоятельств.
2
АРЕСТЫ
"С горечью и обидой в сердце видим мы эти ужас-ные, достойные всяческого порицания примеры от-вратительнейших преступлений, слушаем историю чудовищных злоумышлении, мерзких
