И, если на собрании присутствовал капеллан братства, он тогда вставал и всем отпускал грехи, а если нет, то председательствующий на собрании говорил: «Если здесь есть кто из братьев- священников, пусть отпустит нам грехи наши». Однако, по словам Рауля де Жизи, сам он не верил, что ему отпущены те грехи, в которых он не исповедался, да еще к тому же мирянином, который вел собрание, и он считал, что в это не верили и остальные тамплиеры. Исповедь у них должным образом принимали три раза в год священники-тамплиеры или другие церковные лица, имевшие на это право. Когда Рауля спросили, почему председательствующий отпускал всем грехи, он ответил: «это потому, что у многих тамплиеров имелась значительная собственность, а также они совершали и другие грехи, о которых не решались даже упоминать, опасаясь позора или наказания со стороны ордена».
Он знал и о том, что тамплиеры обвиняются в идолопоклонстве, и однажды присутствовал на общем собрании братства в Париже, которое вел Жерар де Вилье — 9 или 10 лет назад. Когда собрание закончилось, брат-служитель внес «некую голову-идол» и поставил ее на скамью возле Вилье. Рауль пришел от этого в такой ужас, что «даже перестал соображать, где находится», и сразу же покинул собрание, так что не знает, что там было дальше. Он не помнит, как в точности выглядела эта голова, но уверен, что она была отвратительной. Он припомнил и еще одно собрание, которое вели де Вилье и де Пейро и после которого тоже вносили голову в мешке, но остальные подробности и имена он припомнить не мог. А еще во время вступления в орден неофитам вручали веревку, которой следовало подпоясывать нижнюю рубаху, однако он не знает ничего о том, что веревка эта якобы касалась головы-идола, как сказано в статье обвинения, ибо сам он носил ее как знак целомудрия.
Орден вообще был виновен в пренебрежительном отношении к законам, и это касалось самых различных областей, и все это обсуждалось братьями, но и они ничего не предпринимали, чтобы исправить положение, и ничего не сообщали об этом Святой церкви. Раздача милостыни и гостеприимство также были у ордена не в чести, и однажды, во время сильного неурожая, когда он, будучи приором Ланьи-ле-Сек, увеличил обычную милостыню, другие братья заставили его уменьшить ее. Он наверняка знал, например, что Жерар де Вилье ее значительно уменьшил.
Давая показания, Жизи — что было не так уж странно в сложившихся обстоятельствах — весьма старался удовлетворить тех, кто его допрашивал, и в то же время переложить вину на других, особенно на руководителей ордена, таких, как де Вилье, де Пейро и де Моле. «Он полагал, что в ордене повсеместно исполнялись распоряжения великого магистра и его присных, и скандальное судебное дело против ордена было вызвано именно этой причиной». Сам Рауль де Жизи, по его словам, признался во всем на исповеди еще до того, как узнал о начале арестов; исповедался он в Лионе монаху-францисканцу Жану из Дижона, которого можно спросить об этом, поскольку он служит в папском трибунале. Этот францисканец сперва был потрясен, но потом все же отпустил ему грехи, наложив на него строгую епитимью и сказав, что отныне он должен попытаться с корнем вырвать ту склонность к пороку, которая гнездится в самом лоне ордена; и Рауль действительно, находясь неподалеку от Лиона, поговорил с Гуго де Пейро о том, как можно очистить орден от этой скверны, и тот ответил ему, что ждет прибытия великого магистра из заморских стран, и «поклялся, положив руку на крест, который изображен на плаще тамплиера, что если великий магистр не захочет исправлять эти преступления, то он (Пейро) должен их исправить, ибо знает хорошо, что в этом его поддержат все братья»44.
Признания, подобные этому, мало чем могли помочь французскому правительству, тем более, сопротивление большей части тамплиеров было уже сломлено, и все же такие свидетельства время от времени появлялись. Так, например, ровно через две недели после выступления Рауля де Жизи, 27 января 1311 г., давал показания Этьен де Нери, францисканец, бывший церковный староста из Лиона. Его сведения о преступных деяниях ордена имели двадцатилетний срок давности — именно тогда один его родственник, Анселен Гара, вступил в орден. За день до его приема Этьен де Нери и другие родственники в шутку сказали Анселену, что утром ему придется поцеловать приора в зад, на что молодой человек ответил, что уж лучше он воткнет этому приору в зад свой меч. В результате он пообещал им, что непременно расскажет о том, как происходил прием. На следующий день Анселен сперва был посвящен в рыцари, получил оружие, а затем был препровожден в здание приорства, и там его отвели в потайную комнату, где все двери были заперты и куда никого не допускали. После довольно долгого отсутствия он вернулся к ожидавшим его родственникам и друзьям уже в плаще тамплиера, но «на нем буквально лица не было, настолько он был подавлен и раздражен, а в глазах у него стояли слезы; и самому Этьену де Нери, и другим тоже показалось, что с юношей произошло нечто ужасное, сильно его напугавшее». Это было странно, потому что до того, как войти в ту комнату, Анселен был в прекрасном настроении, и тогда они решили непременно выяснить, что же там произошло, тем более что вчера он обещал все им рассказать об этой церемонии. Однако на все вопросы Этьена де Нери Анселен отвечать отказывался и лишь крайне раздраженно просил его больше об этом не заговаривать. Вскоре после этого Анселен, с ног до головы экипированный с помощью родных и друзей, с оружием и на коне отправился за море вместе с отрядом тамплиеров, и каково же было удивление его друзей, когда они узнали, что он, достигнув Марселя, покинул орден и вернулся домой, заявив, что не желает более находиться в обществе клятвопреступников.
Когда начались аресты тамплиеров, Арто Кара, кровный родственник Анселена, предупредил его, что ради спасения души ему следует рассказать правду, ибо против ордена выдвинуты ужасные обвинения. Анселен отказался выступить перед Святой инквизицией, но с Арто поговорить согласился и в присутствии судебного клерка из Вьена признался, что во время вступления в орден тамплиеры заставили его отречься от Бога, назвав Иисуса Христа лжепророком, а потом принудили Анселена плевать на Святое распятие и попирать его ногами, после чего начались «эти ужасные поцелуи». Услышав об этом, Нери донес на Анселена, и того арестовали, ибо данные преступления затрагивали Святую веру и было необходимо, чтобы признания Анселена выслушали прелаты45.
Тем не менее, хотя организованная защита ордена потерпела крах, некоторые особенно отважные тамплиеры и даже отдельные небольшие группы братьев все еще пытались отстоять невиновность членов ордена на третьей сессии папской комиссии. 14 тамплиеров выдержали оказываемое на них давление, хотя лишь четверо из этой группы представали перед комиссией ранее: трое выразили тогда желание защищать орден, а четвертый, Одебер де ла Порт, тамплиер-служитель из Пуатье, лишь попросил разрешения посоветоваться с великим магистром, которому обязан был подчиняться46. Некоторые свидетельства душевной тревоги и того насилия, которое свидетелям пришлось совершить над собой, выступая в защиту ордена при сложившихся обстоятельствах, можно заметить в показаниях одного из этой четверки, Ренье де Ларшана, служителя ордена из провинции Сане. Он выступал вторым после Жана де Фоллиако на парижских слушаниях в октябре 1307 г. и тогда признался буквально во всем, включая целование приора в задницу и пупок, — в отречении от Бога, в троекратном плевании на Святой крест, в гомосексуальных связях, которые имел по воле приора, и в поклонении некоей бородатой голове, которую он видел не менее 12 раз. И все же в феврале-марте 1310 г. он был среди защитников ордена и отказался от своих показаний в его защиту лишь 19 мая, после сожжения тамплиеров. Тогда он и еще 43 члена ордена специально выступили перед комиссией, отрекаясь от защиты47. Однако 27 января 1311 г. — хотя он снял плащ тамплиера еще на заседании совета Санса, а потом сбрил и бороду, — несмотря на отпущение ему грехов епископом Парижским, он все же не пожелал признавать, что обряд его приема в орден был в чем-либо непристойным, и заявил, что не верит в греховность ордена. Он заявил также, что не может вспомнить, какие именно признания делал в присутствии епископа Парижского, потому что его пытали48. Остальные трое — Жан де Ренпрей, Робер Вижье и Одебер де ла Порт, служители ордена — согласились с тем, что ранее признались в якобы совершенных преступлениях, однако объяснили это применением к ним пыток. Одебер де ла Порт «горько плакал, давая показания, и спрашивал, сохранят ли ему жизнь».
Оставшиеся 10 человек — один рыцарь и 9 служителей ордена — ранее перед комиссией не представали. Шестеро из них, хотя и были из различных округов и провинций (один, Тома де Памплона, даже из Арагона), давали присягу вместе 8 марта 1311 г. Все вместе они давали показания на совете провинции, который возглавил епископ Сента, а потом были заключены в тюрьму Ла-Рошели49. Таким образом, они имели возможность выработать общую тактику, хотя последний из них на допросе отрицал, что они заранее договорились, какие будут давать показания50. Все они заявили, что принимали их в орден самым обычным образом — Гийом из Льежа, пожилой приор Ла-Рошели, например, сказал, что вступал в орден вместе с 20 или 25 братьями и всех принимали в соответствии с законом. Трое заявили, что
