несколько недель назад она готова была обрушить на этих вот самых людей всю силу своей ненависти и обзывала их дикарями, убийцами, которые отнимают жизни без жалости и без повода! А вот теперь она поняла, что индейцы точно так же способны испытывать горе и что в этой войне им тоже довелось пережить утраты своих близких. Все, что узнала на этой неделе, подталкивало девушку к единственно возможному решению: чем скорее она разорвет узы, терзавшие ей сердце и связывавшие с прошлой жизнью, тем лучше. Пока она не выбросит из головы свое прошлое, ей ни за что не справиться с настоящим. Она обнаружила, что даже в редко выдававшиеся минуты одиночества не имеет возможности позволить себе возвращаться мыслями к прежней жизни и образам тех, кто был ей дорог целую вечность назад. Даже малейший намек на воспоминания вызывал слишком острую душевную боль и смятение. Разве ей станет лучше, если она без конца будет терзаться догадками о том, что подумал Роберт, когда узнал, что его невесту похитили всего за день до свадьбы, или воспоминаниями о теплом взоре дружеских зеленых глаз и их с Адамом прощальном поцелуе? Душевные раны были слишком глубокими и свежими, и Аманда понимала, что не надо их бередить.
Разве будет польза от бесплодных сожалений о том, что закончилось и миновало без следа и никогда уже не вернется? Здравый смысл подсказывал Аманде прекратить эту бесконечную пытку и постараться принять жизнь такой, какая она есть, и смириться с тем, что уготовано ей судьбой.
И хотя отчасти она даже ненавидела себя за это смирение, ужасная первая неделя в «одиночной камере» преподала девушке суровый урок: теперь она знала, что больше всего на свете дорожит собственной жизнью и главное для нее – это выжить в любой обстановке.
Чингу заглядывал к ним каждый день, чтобы поделиться с семьей Нинчич частью своей добычи: это могла быть рыба, выловленная в реке, или белка, или дикая индейка. Он появлялся еще раз ближе к вечеру, когда жители деревни заканчивали дневные труды, и посвящал свое свободное время Аманде, терпеливо продолжая рассказ об образе жизни его племени. С его помощью Аманда быстро выучилась понимать многие фразы на языке абнаки и очень гордилась тем, что теперь вполне способна сама объясниться со своей семьей.
Однажды вечером они забрались на небольшой холм на самом краю деревни. Здесь было вкопано в землю множество высоких столбов. Покрытые затейливой резьбой и увешанные ярко раскрашенными изображениями птиц и животных, столбы тут же вызвали у Аманды массу вопросов.
– Что это за столбы, Чингу? Они какие-то особенные? Индеец с неизменным терпением отвечал ей как можно подробнее:
– У каждого абнаки есть свой дух-защитник, и от расположения этого духа зависит то, как сложится его жизнь. Эти духи принимают облик птиц или зверей, или того, кто их создал. Мы верим, что все живые существа – люди, звери и птицы – братья и все они находятся под покровительством Божественного Духа, Великого Манито. А здесь на столбах висят тотемы – то есть изображения наших добрых духов.
От удивления Аманда встряхнула головой так, что ее светлые волосы ярко блеснули в последних лучах заходящего солнца, заколыхавшись, словно расплавленное золото. Чингу, затаив дыхание, любовался ею, пока она грустно говорила:
– Чингу, я знаю, что стала теперь абнаки и должна принять вашу веру, но боюсь, что в душе я так и останусь другой. И никогда не сумею преодолеть пропасть между нашими религиями.
Чингу по-прежнему не отрывал глаз от нежного, слегка загоревшего лица, на фоне которого еще ярче казалось сияние огромных синих глаз. Он горячо возразил:
– Аманда, а ты сама можешь определить ту пропасть, о которой говоришь? Разве большинство твоих соплеменников не верят в собственных ангелов-хранителей, а ты сама не веришь в Единого Бога, что правит всеми людьми и животными?
– Да, мы верим во все это, Чингу.
– И мы тоже верим в то, что некогда земля подверглась бедствию в виде Всемирного потопа. Великий Манито послал четырех божественных зверей, и они ныряли по очереди, один за другим, пока не достали немного земли с самого дна, и из этой земли Великий Манито снова создал землю и всех, кто сейчас на ней живет. Разве миссионеры не рассказывают нам очень похожую историю из вашего Святого Писания?
– Да. – Лицо Аманды выражало искреннее изумление. – Это история про Всемирный потоп и Ноев ковчег.
А Чингу негромко добавил:
– Аманда, а не могло ли случиться так, что различия в наших историях возникли не оттого, что все происходило по-разному, а оттого, что за столько времени от бесконечных пересказов « них могли вкрасться ошибки?
Еще долго в тот вечер Аманда, сидя у себя в вигваме, с теплотой вспоминала искреннюю попытку Чингу помочь ей разобраться в своей вере и отыскать достаточно связей с верой белых ради того, чтобы ей было легче освоиться с религией абнаки. Она давно уже перестала относиться к молодому воину как к неблагодарному похитителю и видела в нем друга и наставника: повинуясь внезапному порыву, девушка вдруг легонько обняла его за плечи и прижалась лицом к груди.
– Спасибо тебе, Чингу. Ты так много сделал для того, чтобы я быстрее здесь освоилась!
В ответ он также обнял ее, привлекая к себе еще ближе, и промолвил:
– Нет, Аманда, между нами и нашей верой не так уж много отличий.
Все еще согретая этим несмелым объятием, Аманда с задумчивой улыбкой улеглась на постель и моментально заснула.
Время в индейской деревне летело необычайно быстро, и это было особенно заметно по тому, как менялся облик окружавшего ее леса. В конце сентября с каждым порывом ветра с деревьев облетало много ярко раскрашенных листьев, устилавших землю под поредевшими кронами ослепительным разноцветным ковром.
Аманда не теряла времени даром и старалась в совершенстве усвоить образ жизни принявшего ее племени. Чингу постепенно стал непременным гостем в их вигваме, и ей казалось вполне естественным, что после ужина молодой воин проводил время в их компании. Иногда они вместе отправлялись к большому костру, где старейшины племени рассказывали детям сказки и легенды, и Чингу явно был тронут, увидев, как живо задевали Аманду услышанные ею истории, – она реагировала на них с детской непосредственностью.
Аманда не переставала удивляться тому, с какой легкостью принял ее этот удивительный народ, и ей становилось стыдно за предубеждения и предрассудки, порождавшие у большинства белых презрение и недоверие к индейцам. Она не могла вообразить, что к индейцу, принятому белой семьей, все окружающие относились бы столь же дружелюбно, не делая никаких различий между ним и полноправными членами общества.
«Да, Чингу, – рассуждала в мыслях Аманда, – в одном ты все же ошибся. Между нашими народами есть одно серьезное различие, и оно говорит не в пользу белых людей».
Ей же самой почти не довелось почувствовать себя лишней в этой новой жизни. Один из таких редких случаев произошел во время прогулки по деревне, когда какая-то девушка что-то буркнула в ответ на вполне дружелюбное приветствие. Удивленная Аманда громко спросила у шагавшей рядом Мамалнунчетто:
– Послушай, почему все в деревне охотно разговаривают со мной, кроме девушек моего возраста? Мне даже кажется, что им доставляет удовольствие издеваться надо мной!
Мамалнунчетто тихонько захихикала, смущенно прикрывая рот ладошкой, – у абнаки не было принято шумно выражать свои чувства на людях. В ответ на настойчивый взгляд Аманды она шепнула, лукаво блестя глазами:
– Они ревнуют к тебе, Аманда. Все до одной девушки к тебе ревнуют.
– Ревнуют?! – Ее явно поразил столь необычный повод для неприязни. – Да с какой стати они могли бы ревновать ко мне, Мамалнунчетто?! – Судя по голосу, Аманда явно не поверила этой новости.
– Ах, Аманда, – голос Мамалнунчетто стал тихим, – разве ты не видишь, что Чингу нравится многим девушкам в нашей деревне? Разве тебе самой он не кажется красивым? Многие из наших девушек были бы счастливы сделать его своим мужем, но он не взглянул ни на одну из них. Ну а потом он вернулся вместе с тобой и постарался, чтобы тебя приняли в племя. И теперь не отходит от тебя ни на шаг. Вот девушки и боятся с тобой разговаривать – не хотят, чтобы ты увидела, как они ревнуют!
И Мамалнунчетто снова засмеялась, по-прежнему прикрывая рот ладошкой, – уж очень весело было ей вспоминать завистливые физиономии своих соплеменниц, смотревших на Аманду. Все еще возбужденно поблескивая живыми черными глазками, девочка еле слышно добавила:
– Аманда, они боятся, что Чингу возьмет тебя в жены!
– Ну что за чушь! – искренне возмутилась та. – Чингу мой хороший друг, и не больше! – Однако голос ее вдруг утратил былую уверенность – семена сомнения уже успели пустить свои ростки.
И в этот вечер, когда Чингу, как обычно, явился к ним в гости, Аманда впервые посмотрела на него совершенно иными глазами. Она обратила внимание на то, какой грации и легкости полны движения молодого индейца. Больше всего его бесшумные, скользящие шаги напоминали шаги огромного льва, и ей стал ясен смысл его имени – Большой Кот. Темные, пронзительные глаза быстро пробежались по лицам людей, сидевших возле огня, и при виде Аманды на точеном суровом лице расцвела теплая улыбка. Да, его бездонные, угольно-черные глаза, так зачаровавшие ее еще там, в форте Эдуард, по-прежнему могли с колдовской силой притягивать ее взгляд. Как всегда, Аманда утонула в этих темных глубинах и улыбнулась в ответ.
Чингу перебросился несколькими словами с каждым из членов семьи, но как только позволила вежливость, подошел к Аманде, ласково прикоснулся к ее руке и
