Честити смотрела на него во все глаза.
— И ты решил прикинуться этим пастором? А тут еще я так удачно подвернулась под руку — наивная дура! Я верила каждому твоему слову. — Она поднесла дрожащую руку ко лбу.
Рид огляделся. На дороге быстро темнело.
— Сейчас у нас нет времени на разговоры, Честити. Мы должны уехать отсюда и как можно скорее попасть в миссию. Там ты будешь в безопасности.
— Раньше ты не волновался о моей безопасности.
— Да, но сейчас ситуация изменилась. Я не знал, что ты уже встречалась с Морганом, и не ожидал, что он поедет тебя искать. Я не мог предположить, что он…
— Что он меня захочет? — Честити судорожно вздохнула. — Кто ты такой, Рид? Сейчас ты говоришь мне правду? Я уже не понимаю, где правда, а где ложь. Ты притворялся, когда держал меня в своих объятиях?
— Нет.
— Ты все это время смеялся надо мной?
— Нет!
Рид протянул к ней руки, но она отпрянула.
— Не трогай меня!
В глазах девушки стояла такая невыразимая боль, что Рид не выдержал и опять потянулся к ней. Но Честити неожиданно подалась назад и, со всей силы взмахнув кулаком, ударила его.
Рид видел выражение неподдельного ужаса, мелькнувшее на лице девушки. Потом она отвернулась, спрыгнула на дорогу и исчезла в темноте. Несколько секунд спустя Рид тоже выпрыгнул из повозки.
— Честити! Не убегай от меня, пожалуйста!
Голос Рида звучал в темноте у нее за спиной. Его тяжелые шаги приближались. Она метнулась в окутанные мраком кусты и начала пробираться сквозь густые придорожные заросли.
С каждой минутой становилось все темнее, но темнота не пугала Честити. Теперь она вообще не знала, чего ей бояться. Правды не существовало, кругом была одна ложь. Рид говорил ей, что она нужна ему, и это была неправда. Каждое ласковое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение — все, все было ложью!
Честити побежала быстрее. Дыхание ее сделалось хриплым и прерывистым. Только услышав собственные рыдания, девушка поняла, что плачет. Ну нет, она не будет лить слезы! Конечно, она глупая и доверчивая, но не слабая! Ей не нужен Рид и вообще никто не нужен! Она сама доберется до города, поедет туда, куда собиралась с самого начала, и забудет весь этот кошмар!
Тяжелые шаги за спиной звучали все ближе. Честити оглянулась… и не заметила крутого склона оврага впереди. Нога ее скользнула в пропасть, она упала и кубарем покатилась в темноту.
Рид остановился и прислушался. Грудь его тяжело вздымалась, раненая нога пульсировала болью. Быстрые шаги Честити впереди стихли. Он вглядывался во тьму, тщетно пытаясь что- нибудь рассмотреть.
— Честити, где ты? — крикнул он, охваченный тревогой.
Тишина.
— Отзовись, Честити. Не бойся, прошу тебя!
Опять никакого ответа.
«Что-то случилось! Она не стала бы от меня прятаться», — подумал Рид.
Тут он вспомнил, что оставил оружие в фургоне. Тихо выругавшись, он медленно пошел вперед.
— Отзовись, Честити!
Неожиданно перед ним возник обрыв. Рид остановился, пронзенный страшной догадкой.
— Честити, что с тобой? — крикнул он и начал спускаться по склону.
Горло Рида сжал спазм. Чувство тревоги не покидало его. Скользя и падая, он продвигался все ниже, продолжая звать девушку, и наконец добрался до дна оврага.
До ушей его донесся тихий стон. Рид замер на месте. Стон повторился, и тут в нескольких ярдах от себя он увидел лежащую на земле Честити. Рид бросился к ней. Она попыталась сесть.
Лицо девушки было в тени, и он не мог как следует ее рассмотреть.
— Как ты, Честити?
Дрожащей рукой он отвел прядь волос с ее лица.
— Это ты, Рид? Это действительно ты? — сипло спросила она, и Рид услышал надлом в ее голосе.
В следующее мгновение она была уже в его объятиях. Он целовал ее в исступлении, говорил, что любит ее… что всегда будет рядом с ней… что для него нет ничего важнее, чем заботиться о ней, что он никогда ее не отпустит.
Но Честити оставалась безучастной к его ласкам. Он отпрянул.
— Тебе плохо, Честити?
— У меня болит голова.
— Ты можешь встать? — Голос его осип от внезапного страха.
Рид помог ей подняться. Она качнулась, и он подхватил ее на руки.
— Не надо меня нести, Рид.
— Надо.
Когда он наконец подошел к фургону, голова девушки безвольно приникла к его груди. Он отнес ее к заднему борту и положил в повозку, потом залез туда сам и зажег фонарь. Взяв фляжку, Рид смочил тряпочку и стер грязь с ее лица. На щеке девушки темнел синяк, лоб был поцарапан, но она еще никогда не казалась ему такой красивой, как сейчас.
Нежно коснувшись ладонью ее щеки, он прошептал:
— Я люблю тебя, Честити.
Она смотрела на него влажными от слез глазами.
— Это правда… или ложь? — спросила она срывающимся шепотом.
Сдернув с шеи пасторский воротничок, Рид отбросил его в сторону.
— Сейчас можешь мне верить, Честити. Клянусь, я никогда не лгал, когда прижимал тебя к своей груди.
Честити не ответила, но попыталась сесть.
— Что ты делаешь?
— Ты сказал, что нам надо ехать дальше, что здесь оставаться опасно.
— Да, мы поедем, — Рид с усилием улыбнулся, — но не сейчас. Я не хочу выпускать тебя из своих объятий.
Честити постепенно расслабилась, и Рид крепче обнял девушку, чувствуя, как стихает ее дрожь.
Фонарь освещал повозку мерцающим светом.
— Я люблю тебя, Честити, — снова прошептал Рид. Слова эти сорвались с его губ так же легко и естественно, как весенние капли дождя срываются с ветки, — я люблю тебя.
Когда утренняя заря осветила небо, Морган проснулся и обвел спальню полусонным взглядом. Тесная комнатка была завалена разным хламом: ненужной одеждой, всевозможными предметами конской сбруи и жалкими пожитками Кончиты. Морган недовольно нахмурился. Надо сказать мексиканке, пусть наведет здесь порядок и устранит все следы своего пребывания. Честити — благородная леди, и, если узнает, что перед ней в его постели была какая-то жалкая бродяжка Кончита, она этого не потерпит.
Морган осторожно сел. После того как они разъехались с фургоном, дела пошли плохо. Тернер привез их к тому месту, где лежали растерзанные хищником бычки. Они поехали на поиски остального стада, нашли его неподалеку и пригнали в лагерь. Морган велел немедленно приступить к клеймению. Мужчины возмутились, но вынуждены были подчиниться приказу и работали дотемна.
Вечером, вернувшись в хижину, все заметили, что Кончита необычно молчалива. После ужина, когда Морган ушел к себе в спальню, она даже не попыталась войти к нему. Морган понял, что Уолкер отчасти был прав: Кончита оказалась умнее, чем он думал. Она понимала, что между ними все кончено и спорить бесполезно. Но и Морган не ошибся насчет нее. «При всем своем уме, — размышлял он, — эта мексиканка все-таки обыкновенная шлюха. Она знает свое место и знает, когда надо уйти. Конечно, она хорошо готовит и кормит мою банду…» На этой мысли Морган задержался, вспомнив гладкие белые руки Честити. «Вряд ли
