— Неужели вы верите в эти россказни…
— А во что здесь еще верить?
— Тогда садитесь в любую повозку, двигайтесь куда-нибудь, пока не стихнет ветер, и ждите. Если вы и вправду об этом мечтаете, подождите немного, и кто-нибудь вас прикончит.
Как это Берд сумел наставить на него пистолеты? Мгновение назад они лежали в кобуре.
— Полегче, парень. На таком расстоянии мне видеть не обязательно.
Фил Уиттачер поднял руки.
Как это Берд засунул пистолеты в кобуру? Мгновение назад они были нацелены в него.
— Опусти руки, кретин. Если я хочу умереть, как я могу тебя прикончить?
Фил Уиттачер рухнул в кресло. Берд достал из кармана пачку долларов.
— Вот все мои деньги. Я копил их на марьячи, но года шли, и ничего не вышло. Нет больше поэзии в мире. Почини часы, и деньги твои.
Берд положил деньги обратно.
— Я не желаю денег, не нужны мне деньги, я сглупил, согласившись на эту работу, но теперь ладно, я ее доделаю, только оставьте меня в покое, я хочу покинуть как можно скорее эту страну дураков, даже знаете что? Мне кажется, я сюда и не приезжал, вот именно, так какого хрена я все еще здесь?
— Очень просто: поединок не останавливают на середине.
— Это не поединок.
— Конечно же, поединок.
Так говорил Берд. Потом коснулся двумя пальцами полей шляпы, повернулся и пошел к двери. Перед уходом остановился. И снова приблизился к Филу Уиттачеру.
— Парень, ты знаешь, как держать пистолеты при поединке?
— Я не бандит.
— А я бандит. Стреляют всегда в глаза противника. В глаза, парень.
Берд кивнул головой в сторону рисунков, загромождавших стол и всю комнату.
— Целиться бесполезно. Пока что-нибудь увидишь, уже будет поздно.
Фил Уиттачер повернулся к своим рисункам. До него донеслись последние слова Берда:
— Кто хочет победить, стреляет в глаза, парень.
Шатци поведала, что на следующий день Фил Уиттачер велел убрать два туза, прикрепленные к циферблату Старика. Стрелки были поставлены на 12 и 37. Сестры Дольфин говорили правду: часы напоминали старого слепца с лицом, обращенным на тебя. Со всеми тринадцатью бубновыми картами. Уиттачер стал часами наблюдать за ним из своей комнаты. Он придвинул стол поближе к окну: погружался в рисунки, временами поднимал взгляд и пристально смотрел на Старика. Иногда он выходил на улицу, пересекал ее и оказывался внутри механизма. Что-то наблюдал, измерял. Возвращаясь в комнату, усаживался за стол и вновь припадал к рисункам. Через порывы ветра пристально смотрел в ослепшие глаза Старика. На четвертый день утром встал рано на заре. Разлепил веки и сказал себе:
— Вот кретин.
Оделся, отправился к Карверу и спросил: кто самый старый житель города. Карвер показал на метиса, спавшего сидя, прямо на земле, в руке — полупустая бутылка водки.
— Есть тут хоть один, кто не выпил свои мозги вместе с водкой?
— Сестры Дольфин.
— Кроме них.
— Тогда судья.
— Где его найти?
— В собственной кровати. Дом за складом Паттерсона.
— А почему в кровати?
— Он говорит, что мир ему омерзителен.
— Ну и?
— Он заявил это десять лет назад. С тех пор встает только ссать и срать. Говорит, что остальное не стоит труда.
— Спасибо.
Фил Уиттачер вышел из салуна, добрался до судейского дома, постучал в дверь, отворил ее, оказался в полумраке, увидел большую кровать и на ней — громадного полуголого человека.
— Я Фил Уиттачер.
— Иди в жопу.
— Я чиню Старика.
— Удачи.
Уиттачер взял стул, пододвинул к кровати, сел.
— Кто его построил?
— Что ты хочешь узнать?
— Всё.
— Зачем?
— Я должен посмотреть ему в глаза.
31
Сперва Шатци оставалась ненадолго: посидит и уйдет. Могло пройти несколько дней, прежде чем она опять появлялась. В то время я лежала в больнице. Бог знает что со мной происходило. Так могло пройти несколько дней, прежде чем она опять появлялась. Не знаю, как случилось, но она стала задерживаться у нас, и наконец объявила, что ее взяли на работу. Не знаю, так ли это. Думаю, что нет. Просто ей нужно было работать. Медсестрой без образования ее не приняли, но она делала то же, что медсестры. Проводила время с больными. Не всех она любила одинаково, нет-нет, кое-кого она не выносила. А один раз я застала ее сидящей в углу, она плакала и не говорила отчего. Может быть, неприятности из-за всех этих идиотов. Может быть, неприятности из-за всех нас.
Вонь от сигар и дерьма, полузадернутые шторы на окнах, комната завалена газетами, старыми газетами, горы старых газет. А посредине — большая железная кровать, и на ней валяется громадный судья: брюки расстегнуты, башмаки не как у людей, волосы напомажены и старательно зачесаны вперед, борода выкрашена хной. Порой он нагибается, берет с пола тазик, выплевывает туда коричневатую жидкость, ставит тазик на пол. В остальное время судья говорит. Фил Уиттачер слушает.
— Арни Дольфин. Как хочешь, но он умел говорить. Дай ему несколько минут, он докажет тебе, что ты лошадь. Ты смеешься, но при первом удобном случае глядишься в зеркало: так, проверить. Как сейчас помню: в городе он всем плешь проел своими байками о Западе. У него была карта, а на карте — долина близ Монти Сохонеса. Настоящий рай, по его словам. Он повел за собой шестнадцать семей. Семнадцать вместе с его собственной: две сестры и брат Матиас. Даже в газетах писали про караван «Арни Дольфина». Странствовали полгода и забрались туда, куда никто еще не забирался. Но, оказавшись в тех краях, они блуждали неделями. Ничего там не было. Одни индейцы вокруг каньона, спрятанные в невидимых деревнях. Арни Дольфин остановил свой караван посреди ночи. Не знаю, куда он хотел направиться на следующий день. Как бы там ни было, дальше они не двинулись. Утром кто-то вернулся с реки. Вода блестит, сказал он. Золото. Искали леса, чернозем, пастбища. А нашли золото. Арни Дольфин решил хранить это в тайне. И предложил главам семейств сделку. Пять лет жить и работать в полной изоляции от мира. Потом каждый выберет свою дорогу и унесет свое золото. Сделка состоялась. Возник Клозинтаун: город, не указанный ни на одной карте.
Трудиться пришлось много. Арни Дольфин даже сумел договориться с индейцами. Непонятно как, но постепенно он убедил их работать на него. Арни был от них в восторге. Он освоил язык индейцев, изучал их тайны. Индейцы стали его страстью. Целыми часами он расспрашивал их, выслушивал какие-то рассказы, заставлял проделывать странные обряды. Те относились к нему с почтением: дали индейское имя и назвали своим братом. Индейцы, покер и часы: он помешался на трех вещах. Послушать его, так это было одно и то же, только в трех проявлениях. Наверное, так. Индейцы, покер и часы. На женщин он почти не смотрел, пить не пил, к золоту едва прикасался. Он считал себя отцом этого места. Он положил начало всему. Этого ему хватало. Пожалуй, он считал себя кем-то вроде бога. Неплохое ощущение.
Время от времени в городе появлялись беглецы, фермеры на повозках, бросившие свою землю. Арни
