воспоминания. Официант удалился, и он вновь приступил к рассказу.
— В тот день, покидая Белситу, я шел длинным коридором, с множеством закрытых дверей, и думал, что где-то в этом доме, где-то рядом, — она. Я хотел увидеть ее. Сказать мне было нечего, но я хотел снова увидеть ее лицо — столько лет спустя. В последний раз. Именно об этом я думал, пока шел по коридору. И случилась загадочная вещь. В какой-то момент одна из дверей открылась. На одно мгновение я ощутил твердую уверенность в том, что она выйдет и поравняется со мной, не сказав ни слова.
Продавец слегка склонил голову.
— Но ничего не произошло. Жизнь никогда не дотягивает до полного совершенства.
Женщина вертела в руках ложечку, глядя в десерт, как если бы искала замочную скважину.
Время от времени к столу кто-нибудь приближался, бросая взгляд на обоих. Странная пара. Судя по их поведению, они были почти незнакомы. Но сидели, придвинувшись друг к другу. Женщина как будто оделась специально, чтобы очаровать своего спутника. Двое, и каждый без обручальных колец. Возможно, то были любовники, — несколькими годами ранее. Или брат с сестрой.
— Что вы еще знаете обо мне? — спросила женщина.
Продавцу билетов пришло в голову, что он мог бы задать тот же вопрос. Но он продолжил рассказ и понял, что ему это по душе, что он, возможно, годами ждал этого — сесть вот так в полумраке кафе, с тремя музыкантами в дальнем углу, играющими заученный быстрый мотив.
— Десять лет спустя граф погиб в автокатастрофе. Она осталась одна с тремя сыновьями, усадьбой Белситу и всем остальным. Родственникам графа это, однако, не понравилось. По их словам, она тронулась, и оставить ее с тремя детьми было невозможно. Дело дошло до суда, и судьи встали на сторону родственников. Ее увезли из Белситу и передали в руки врачей сантандерской психлечебницы. Правильно?
— Дальше.
— Будто бы дети свидетельствовали против нее.
Женщина играла ложечкой, легонько постукивая о край тарелки. Продавец билетов продолжил рассказ:
— Через пару лет она сбежала и растворилась в неизвестности. Поговаривали, что ей помогли друзья, что ее где-то прячут. Но те, кто был с ней знаком ближе, утверждали, что друзей у нее попросту не имелось. Некоторое время ее разыскивали. Потом бросили. Об этом перестали говорить. Многие считали, что она умерла. В конце концов, столько сумасшедших растворяются в неизвестности.
Женщина подняла глаза.
— У вас есть дети?
— Нет.
— Почему?
Нужно иметь много веры в окружающий мир, чтобы обзаводиться детьми, объяснил продавец билетов.
— В то время я работал на заводе. Там, в северных краях. До меня дошла история о лечебнице и о бегстве. Меня уверили, что теперь, по всей вероятности, она лежит на дне реки или в канаве, и рано или поздно какой-нибудь бродяга на нее наткнется. Меня уверили, что все кончено. Я не думал об этом. Меня потрясло ее безумие; помню, я задумывался над тем, каким оно может быть: бегает ли она с громкими криками или просто сидит, забившись в угол, пересчитывая плитки на полу, а в руке зажата веревочка или оторванная голова птицы. Когда ты незнаком с сумасшедшими, то воображаешь о них все что угодно.
Наступило долгое молчание. Наконец продавец билетов сказал:
— Четыре года спустя умер Эль Гурре.
Снова молчание, ненадолго. Похоже, ему вдруг стало мучительно трудно говорить.
— Его нашли с пулей в позвоночнике, лицом в навозе, перед конюшней во дворе дома.
Он поднял глаза на женщину.
— В кармане нашли бумажку. На ней было записано женское имя. То самое.
Он сделал слабый росчерк в воздухе.
— Донна Соль.
Рука его упала на стол.
— Почерк Эль Гурре, ничей другой. Написано им. Донна Соль.
Трое музыкантов напротив них грянули вальс, понемногу замедляя темп и подпевая вполголоса.
— С того дня я стал ее ждать.
Женщина вскинула голову и больше не отрывала взгляда от его лица.
— Я понял, что ее не остановить, однажды она доберется и до меня. Нет, я был уверен: пуля в спину, подосланный незнакомец, — ничего такого не будет. Я знал, что придет именно она, и посмотрит мне в глаза, и начнет говорить со мной. Ведь это я открыл дверь в подвал тем вечером — и потом закрыл. Она не забыла.
Продавец помедлил еще немного. И сказал то единственное, что еще хотел сказать:
— Я скрывал это от других всю жизнь, как скрывают болезнь. Я заслужил встречу с вами, здесь, в кафе.
Продавец замолчал. Сердце его билось так сильно, что отдавалось в кончиках пальцев, в висках. Вот он сидит в кафе, напротив старой, безумной женщины, которая внезапно может встать и пристрелить его. И он не сделает ни единого движения, чтобы помешать ей.
Война закончена, подумалось ему.
Женщина глядела вокруг себя, время от времени посматривая на пустую тарелку. Безмолвно. Когда продавец вновь принимался за рассказ, она принималась смотреть на него. Как если бы сидела в одиночестве, ожидая кого-то.
Продавец откинулся на спинку стула. Теперь он казался совсем небольшим и усталым. Словно издалека он наблюдал, как глаза женщины блуждают по кафе, по их столику, останавливаясь на чем угодно — но только не на нем. Он вспомнил, что не снял плаща, и сунул руки в карманы. Воротник встопорщился, упираясь в затылок, будто в карманы положили по камню. Продавец подумал о посетителях кафе: как странно — никто даже представить не может, что происходит рядом с ними. Трудно догадаться, что вон те два старика за столиком способны сейчас на все. И тем не менее это так. Она — видение, а он — человек, чья жизнь окончилась многими годами ранее. Если бы только они знали, — думал он, — какой страх пришлось бы им испытать.
Затем он обнаружил, что глаза женщины засверкали.
Наверное, она думает о чем-то своем.
Лицо ее оставалось застывшим, неподвижным. Только с глазами что-то.
Что это, слезы?
Он подумал еще, что хорошо умереть здесь, под людскими взглядами.
Женщина заговорила, и вот что он услышал:
— Урибе поднял карты, брошенные графом, и стал медленно перебирать их, открывая одну за другой. Мне кажется, он не думал о том, что проиграет. Но он точно думал о том, что не выиграет. Для него игра значила не много. Он встал и вежливо попрощался со всеми. Никто не засмеялся и не осмелился ничего произнести. Больше его ни разу не видели за покером в кабачке. А теперь объясните, почему правдива не эта история, а та, которую вы мне поведали?
— …
— …
— …
— Мой отец был прекрасным отцом. Не верите? Почему? Почему правдива не эта история, а ваша?
— …
— Ты пытаешься прожить всего одну жизнь, но другие придумывают тебе тысячи разных жизней. И вот почему ты неизбежно творишь зло.
— …
— Вам известно, что я знаю все о том вечере, хотя припоминаю ничтожно мало? Я сидела там, внизу, ничего не видела, но кое-что слышала; и слышанное мной было настолько бредовым, что казалось сном.
