Потом Пекиш подает знак.
И вот тут-то все начинается.
Двенадцать человек справа и двенадцать человек слева начинают играть на своих инструментах, и так, играя, отправляются в путь. Слышны шаги и ноты. Медленные. Люди справа движутся навстречу людям, идущим слева, и наоборот. Облака звуков летят над этой дорогой длиной в тысячу шагов, единственной настоящей дорогой Квиннипака, — в полной тишине, и звуки, несущиеся с разных концов этой улицы, похожи на звуки приближающейся грозы, только много мягче, — музыка справа похожа на легкий танец, музыка с другой стороны — это что-то вроде марша или церковного хорала, она еще далеко, издалека она звучит неясно, если только закрыть глаза, может быть, и можно было бы услышать ее четче, — звуки льются одновременно с двух разных концов, — и кое-кто закрывает глаза, а кое-кто — смотрит прямо перед собой, а кто-то крутит головой то вправо, то влево, то влево, то вправо, — но только не Морми: его взгляд неподвижен, правда, люди толком и не знают, куда смотреть, но Морми знает, он захвачен одним лишь образом, поразившим его почти сразу же, еще даже раньше, чем наступил долгий миг тишины, даже еще раньше, — в толчее людей и взглядов, — его взгляд мог бы остановиться на тысяче разных предметов, но в конце концов он остановился на шее Джун, — по правде говоря, люди толком не знали даже, что они слушают, они просто отдались волшебству звуков, — по правде говоря, только потом они поймут, что им нужно делать; Джун стояла прямо перед ним, не шевелясь, в желтом платьице, без головного убора, волосы собраны на затылке, и, понятное дело, любой, стоящий за ее спиной, кем бы он ни был, обязательно остановил бы взгляд на этой белой коже, на линии шеи, переходящей в изгиб плеча, все это под лучами солнца, — Морми смотрел на нее, не сводя глаз, взгляд его остановился здесь, и ничего уж тут не поделаешь, и на этот раз он снова мог все пропустить / это все медленно двигалось по дороге, с противоположных концов города, навстречу друг другу, поднимая в воздух облако пыли, но зато окрашивая этот воздух звуками музыки, летящими над головами, — и был похож на колыбельную этот танец, казалось, он кружится в невесомости, неведомо откуда взявшийся, как бы взбитый из сливок, — и кажутся солдатами те, в строю, — шестеро впереди, шестеро позади, между ними — ровно три метра, — и кажется, они расстреливают тишину из оружия, сделанного из дерева, меди и струн, — чем ближе они, тем больше затуманивается взгляд, и все твое естество превращается в слух, — с каждым шагом в голове все громче раздается звук одного большого шизофренического, но очень отчетливого инструмента: смогу ли я рассказать все это дома? Они никогда не сумеют меня понять / и Орт, он сразу не понял, что случилось, только почувствовал, что медленно падает назад, он видел краем глаза, что выбивается из своего ряда, — подобно белому облаку, остающемуся на небе после пролетевшей бури, — он шел, держа в руках свой тромбон, но с ним явно что-то происходило, иначе как бы он мог видеть рядом с собой кларино Кука, который до этого шел позади него, а теперь — вот он, совсем рядом, сбоку, — он еще звучал, тромбон Орта, но что-то в нем расстраивалось, — нет, не в тромбоне, — в самом Орте / и чувствовалось, как, по мере приближения, скапливаются в твоей голове эти летящие звуки, а смогут ли они все скопиться в одной голове, — в голове каждого присутствующего, когда две эти встречные волны звуков наконец — то нахлынут друг на друга, проникнут друг в друга, как раз — точно посередине дороги / точно посередине дороги, где стоял Пекиш, в толпе других людей, — он стоял, опустив голову, уставившись взглядом в землю, — странно, кажется, будто он молится, — думает Пент, стоящий на другой стороне дороги, в толпе, на плечах у него — черный пиджак, он стоит как раз напротив Пекиша, который, к несчастью, смотрит вниз, — странно, кажется, будто он молится / он не успел даже помолиться, Орт, он был очень занят, — он должен был играть на тромбоне, а это не пустячное дело, — у него что-то треснуло внутри, — может, это случилось от усталости или от волнения, — и стало медленно расползаться, — шаги его становились все реже, но были они по-своему прекрасны — он прижимал тромбон к губам и дул в него — он правильно брал ноты, ведь столько дней подряд он их заучивал, — он ни разу не сфальшивил, но постепенно они сами стали предавать его — рассеиваясь в воздухе, они исчезали, эти ноты, а Орт шагал, но не двигаясь с места, — он не продвинулся ни на сантиметр, и все продолжал играть на тромбоне, не издававшем ни звука, — на этом большом разветвленном странствующем инструменте, — будто в воздухе лопнул пузырь — будто в воздух испарилась пустота / почти нечем дышать, — так сильно давит толпа, как будто ее засасывает в себя этот разветвленный инструмент, который медленно сводит свои клешни, чтобы довести всех до судороги, и можно было задохнуться от всего этого, если бы голова не была уже наполнена гулом, проникающим в уши, и в голове у Джун этот гул, она стоит среди толпы, чувствуя напор этих тел сзади, — Джун улыбается, все это кажется игрой, — Джун закрывает глаза, и, отдаваясь морю звуков этой нежной бури, она вдруг совершенно отчетливо чувствует его, это тело, которое, стоя в толпе, давит на нее сзади, прижимаясь к ее спине, к ногам, ко всему ее телу, — и конечно же, она знает, она просто не может не знать, что это тело Морми / среди всей этой толпы он совершенно один, Орт, он остановился, а оркестр продолжал идти вперед, а остальные были заняты другим, — и он остановился, — оторвал от губ тромбон, упал на одно колено, потом — на другое, он не видел и не чувствовал уже ничего, кроме жестокой боли, пожиравшей его изнутри, ах, прожорливая скотина / конечно же, это могло бы околдовать любого, все это могло бы заворожить любого человека, такого как мистер Райл, и вот он стоит, прижавшись лбом к стеклу, и смотрит на рабочих, которые в поте лица трудятся на серебряных рельсах, — он сказал, что приедет, значит, приедет, — они пропахивают землю, прежде чем бросить в нее волнующие зерна железных путей, — и он действительно появляется, Гектор Горо, он медленно поднимается по тропинке, ведущей к дому мистера Райла, — и вот уже их разделяет не более десяти минут, человека поезда и человека «Кристалл-Паласа» / и вот уже их разделяет не больше ста метров — колыбельную и этот марш, похожий на церковный хорал, — они стремились друг к другу, и скоро они встретятся — инструменты, звучащие в унисон, и шаги, бесстрастно прокладывающие путь к той невидимой линии, которая проходит ровно посередине дороги — именно там неподвижно стоит Пекиш, опустив голову, и Пент — с другой стороны дороги — Пент, который уедет, — Пент, который никогда больше не испытает ничего подобного, — Пент, сжигающий в этой пылающей печи пустой миг прощания / стоило бы вам накалиться докрасна в этой печи, тогда бы вас не удивило, что рука Джун, медленно скользнув вниз, слегка коснулась ноги того мужчины, того мальчика с кожей не то белой, не то черной, — Джун не двигается, глаза ее закрыты, в голове — волнующая волна звуков, влекущая ее к неописуемому кораблекрушению, — нет ничего прекраснее ног мужчины, если они красивы, — и в самом потайном месте этой пылающей печи рука ее поднимается по ноге Морми, эта ласковая рука чего-то хочет, и он знает, куда она движется, — тысячу раз он представлял руку Джун у себя в паху, она прижимается мягко, прижимается сильнее / и в конце концов, со сладкой усталостью побежденного, Орт, стоя на коленях, стал опускаться на землю, он уже коснулся ее лбом, и так и застыл, как бы коленопреклоненным, и стоял так, пока не рухнул как животное, простреленное пулей между глаз, как сломанный манекен, упавший на землю, на него чудно падает луч солнца и отражается от его тромбона, погибшего вместе с ним и лежащего рядом / можно умереть от той ожесточающей медлительности, с которой движутся навстречу друг другу эти два отряда с музыкой, они идут медленными шагами, — и этот своеобразный церковный хорал, исполняемый как некий ритуал, с торжественным волнением, а внутри него — отзвук марша, возможно — триумфального, — и эта своеобразная колыбельная — которая летит, как бы невесомая, как бы сбитая из сливок, — из чего-то подобного она казалась сделанной в детстве, — ритуал и колыбельная, — уют освещенной церкви, ласковое прикосновение музыки, — церемония, тоска по чему-то, — волнение и другие эмоции — одна наслаивается на другую — и можно ли увидеть, как они, пенясь, соединяются друг с другом — и послушать их? / интересно, с чем он приехал? — думает мистер Райл, услышав звук открывающейся двери, — на пороге стоит Гектор Горо, с растрепанными волосами, в руках — коричневая сумка, — кажется, с первой их встречи не прошло и дня, — кажется, это просто повтор / только на этот раз — все это правда, настоящая правда, это — действительно — Джун, и ее рука переходит на его бедра, как эта белоснежная шея плавно переходит в плечо, — если бы Морми мог ее видеть, он бы заметил, что она блестит от волнения и едва заметно трепещет / трепет постепенно охватывает всех, — кто дрожит сильнее, кто — слабее, — осталось лишь несколько метров, а потом два звучащих облака неизбежно сольются в одно, и у всех в головах наступит сумятица, и громко застучат сердца — они будут отбивать тысячи ритмов, которые соединятся с двумя этими самыми чистыми ритмами, которые вот-вот сольются друг с другом / прощай, Пент, прощай, друг, тебя больше здесь не будет, еще раз прощай, все это — для тебя одного / рука Джун скользит дальше, борясь с пуговицами и со стыдливостью, нежно и страстно / С приездом, мистер Горо, — улыбка и пожатие руки, — С приездом, мистер Горо / пять метров, никак не меньше — какая мука! — скорей бы они встретились, боже мой! — и тогда судорожное напряжение прорвется наконец-то в крике / но Гектор
