правдивая фраза:
— Сунься — или я закричу.
— Падре Плюш!
— А что я сказал?
— Что вы сказали?
—
В гостиной, выходившей на море, все собрались под сенью облачного наводнения. Но тягостного чувства растерянности ни у кого не было. Одно дело просто бездействие. И совсем другое — вынужденное бездействие. Большая разница. Постояльцы лишь чуточку опешили. Как рыбки в аквариуме.
Особенно волновался Плассон. В охотничьих сапогах и рыбацкой куртке он нервно расхаживал туда-сюда, поглядывая сквозь стекла на молочный прилив, не отступавший ни на дюйм.
— Прямо-таки одна из ваших картин, — громко заметила из плетеного кресла Анн Девериа; она тоже не могла оторваться от невероятного зрелища. — Голова идет кругом от этой белизны.
Плассон продолжал сновать по гостиной, будто и не слышал.
Бартльбум отвлекся от книги, которую бесцельно перелистывал.
— Вы излишне строги, мадам Девериа. Господин Плассон взялся за очень трудное дело. А его работы — не белее страниц моей книги.
— Вы пишете книгу? — спросила Элизевин, сидевшая на стуле перед большим камином.
— В своем роде.
— Ты слышал, падре Плюш, господин Бартльбум пишет книги.
— Ну, это не вполне книга…
— Это энциклопедия, — пояснила Анн Девериа.
— Энциклопедия?
И пошло-поехало. Достаточно сущего пустяка, чтобы забыть о молочном море, которое тем временем обводит тебя вокруг пальца. Скажем, шелеста диковинного словца. Энциклопедия. Единственного словца. Заводятся все как один. Бартльбум, Элизевин, падре Плюш, Плассон. И мадам Девериа.
— Бартльбум, не скромничайте, расскажите барышне о вашей затее насчет пределов, рек и всего прочего.
— Она называется
— Хорошее название. В семинарии у меня был наставник…
— Дайте ему договорить, падре Плюш…
— Я работаю над ней двенадцать лет. Сложная штука… В общем, я пытаюсь выяснить, докуда доходит природа, точнее, где она решает остановиться. Потому что рано или поздно она останавливается. Это научный факт. К примеру…
— Расскажите ей о цепколапых…
— Ну, это частный случай.
— Вы уже слышали историю о цепколапых, Плассон?
— Видите ли, любезнейшая мадам Девериа, эту историю Бартльбум рассказал мне, а уж я потом пересказал вам.
— Надо же, ну и фразищу вы отгрохали. Поздравляю, Плассон, вы делаете успехи.
— Так что же эти… цепколапые?
— Цепколапые обитают в арктических льдах. По-своему это совершенные животные. Они практически не стареют. При желании цепколапые могли бы жить вечно.
— Чудовищно.
— Но не тут-то было. У природы все под надзором. Ничто от нее не ускользает. В определенный момент, когда цепколапые доживают лет до семидесяти-восьмидесяти, они перестают есть.
— Не может быть.
— Может. Перестают — и все тут. Так они протягивают в среднем еще года три. А потом умирают.
— Три года без еды?
— В среднем. Отдельные особи выдерживают и дольше. Но в конце концов — что самое главное — умирают и они. Научный факт.
— Но это же самоубийство.
— В каком-то смысле.
— И мы должны вот так вот вам поверить, Бартльбум?
— Взгляните, у меня тут есть рисунок… изображение цепколапого…
— Вы были правы, Бартльбум, рисуете вы и впрямь как курица лапой, я, признаться, еще не видывал таких (стоп)
— Рисунок не мой… Его сделал моряк, рассказавший мне эту историю…
— Моряк?
— Обо всем этом вы узнали от моряка?
— Да, а что?
— Поздравляю, Бартльбум, это поистине научный подход…
— А я вам верю.
— Благодарю вас, мадемуазель Элизевин.
— Я вам верю, и падре Плюш тоже верит, правда?
— Конечно… вполне достоверная история, сдается, где-то я уже об этом слышал, наверное в семинарии…
— Чего только не узнаешь в этих семинариях… А дамских историй там не рассказывают?
— Я вот сейчас подумал, Плассон, почему бы вам не сделать иллюстрации к моей Энциклопедии, ведь было бы славно, а?
— Вы хотите, чтобы я изобразил цепколапых?
— Ну, кроме цепколапых, там еще много всего… Я написал 872 статьи, выберете на свой вкус…
— 872?
— Отменная мысль, не правда ли, мадам Девериа?
— В статье Море я бы не давал иллюстраций…
— А падре Плюш сам рисовал для своей книжки.
— Полно, Элизевин…
— Только не говорите мне, что у нас объявился еще один ученый…
— Это чудесная книга.
— Вы что, действительно пишете, падре Плюш?
— Да нет, тут нечто… особое. Это не то чтобы книга…
— Еще какая книга.
— Элизевин…
— Он ее никому не показывает. А книга чудесная.
— Наверное, стихи.
— Не совсем.
— Но близко.
— Песни.
— Нет.
