стало ясно, едва она увидела поворот собственными глазами и уже через мгновение ощутила его всем существом. Автомобиль поднимался по гладкой стене, а потом, подгоняемый центробежной силой, демонстрировал чудеса акробатики, удерживаясь четырьмя колесами на параболе поворота. Елизавета перестал а чувствовать собственное тело и поняла, что летит, не отрываясь при этом от земли. Перехватило дыхание. Но ей удалось улыбнуться и тихо произнести:
— Вот засранец.
Поворот плавно перешел в прямую линию, с которой они начали путь, и плавность этого перехода невозможно было передать словами. Всего секунда, и дыхание Елизаветы опять сбилось, подчиняясь ритму Последнего, — гонка по взлетной полосе продолжалась там, где все началось, под градом ударов тюремщиков, на глазах других пленных. Она не шелохнулась. Предоставила автомобилю опять устремиться навстречу смертельной опасности, чтобы в конце пути вписаться в уютный изгиб скругленной буквы «П», написанной красными чернилами на картонной коробке.
Автомобиль еще очень долго кружил по трассе, так долго, что любые часы устали бы отсчитывать время. Елизавета не задумывалась, сколько раз они пересекли финишную черту, но уже начала замечать, как постепенно происходит то, что Последний много раз пытался ей объяснить. Каждый поворот растворялся мало-помалу в нелогичной последовательности, заданной когда-то одним росчерком пера, и Елизавета ощутила наконец, что трасса представляет собой окружность, принадлежащую ей одной. Невероятная скорость открыла ей совершенство, скрывающееся в простом кольце. Она подумала о бесконечном хаосе жизни и о том, что изредка удается выразить его одним цельным образом — это и есть высшее мастерство. Теперь она поняла, что волнует нас в книгах, во взгляде ребенка, в одиноких деревьях, стоящих посреди поля. Она почувствовала, что проникла в тайну рисунка, закрыла глаза, увидела Последнего, улыбнулась. Дотронулась до руки гонщика. Автомобиль резко сбросил скорость, как будто невидимая нить, тянувшая его, оборвалась. По инерции он проехал еще два поворота, которые при замедленном движении вновь стали всего лишь обычными поворотами. Машина доехала до того места, откуда они начали свой путь, и остановилась.
Юноша заглушил мотор.
Воцарилась тишина, ушедшая, казалось бы, навсегда.
Елизавета Селлер расправила костюм, измявшийся от ветра и скорости.
— Вы молодец, — сказала она.
— Спасибо.
— Вы большой молодец.
Она открыла дверь «ягуара», вышла и медленным шагом направилась к холму, где ее ждали двое. Она неожиданно ощутила усталость и смутную неуверенность. Но внешне это никак не проявилось. Она не спеша поднялась на холм, занятая своими мыслями. Впервые ей захотелось крепко обнять Последнего, прикоснуться к нему, почувствовать его тело. «Мне ничего не нужно, кроме этого, — подумала она. — Я хочу невозможного».
Елизавета Селлер поравнялась с инженером Блумом и, не останавливаясь, пошла дальше. На ходу она махнула рукой в сторону трассы и приказала решительным тоном:
— Уничтожьте ее.
Инженер Блум за эти шесть месяцев стал другим человеком.
— Как прикажете, мадам.
Елизавета Селлер умерла одиннадцать лет спустя на берегу озера в Швейцарии. Это было одно из тех озер, что кажутся нарисованными рукой хирурга, — повязка на теле земли. Никто не знает, что несут такие озера, покой или боль. Покой и боль всегда были смыслом жизни Елизаветы Селлер, поэтому ее сердце остановилось именно там.
От автора
Специально для самых внимательных и любознательных хочу сказать, что, как и во всех моих книгах, в этом романе исторические события почти всегда соответствуют правде или хотя бы приближены к ней, но наряду с этим есть и выдуманные мной эпизоды, встречающиеся повсюду. Например, история «италы» основана на реальных фактах, но синьор Гардини является собирательным образом первооткрывателей, то есть он персонаж вымышленный. В «Увертюре» речь идет о происходивших на самом деле гонках, но одновременно я использую и многочисленные истории, которые уже через день сделали этот пробег легендой. Рассказывая о Капоретто, ничего изобретать мне не пришлось, потому что всякое воображение меркнет по сравнению с действительностью. В самом Синнингтоне военной базы никогда не было, но придуманная мной вобрала в себя черты многих других; после войны их часто превращали в автомобильные трассы. В «Steinway & Sohns» и правда опасались, что пианолы вытеснят рояли, поэтому на самом деле решили взять на работу учителей музыки, чтобы те ездили повсюду и давали уроки; но я не уверен, что это происходило именно в такой форме и в то время, о котором говорится в книге. Я мог бы уже пойти дальше, но очень важно осознать, что История, описанная на страницах романа, менее настоящая, чем та, которую показывают по «History Channel», и при этом гораздо более настоящая, чем в книге
По поводу сестер хочу сказать еще кое-что. Пять процентов авторского гонорара пойдут не мне в карман, а в недавно организованное благотворительное общество под названием Casa
Я бы, со своей стороны, предпочел вообще не знать, что существуют тяжелобольные дети, сама мысль приводит меня в ужас. Но одним из основателей Casa
