– Этого нет. Этого просто не может быть, – прошептала она, но зверь лишь расхохотался.
– Я и сам так иногда себе говорил, – сказал он. – День за днем, ночь за ночью… Старался как-то отогнать страдания, не думать о них. Но у тебя не получится. Тебе придется вкусить все сполна. Ничего не попишешь. Надо терпеть, все придется вытерпеть…
Она понимала, что он прав. Прав той отталкивающей наглой правотой, которую только монстры осмеливаются высказывать вслух. Ему нет нужды льстить или обхаживать ее; ему нечего доказывать и не в чем убеждать. Его обнаженная простота и откровенность – на грани извращения. За гранью лживых уверений, присущих вере, за пределами морали и нравственности.
И еще она понимала, что вынести этого не способна. Что когда все просьбы и мольбы ее иссякнут и Фрэнк будет продолжать стремиться осуществить свои низменные намерения, она будет кричать, так кричать, что весь дом содрогнулся.
На карту поставлены сама ее жизнь и рассудок, и, чтобы сохранить их, иного выхода нет – надо бороться, действовать, и быстро.
И вот, прежде чем Фрэнк успел навалиться на нее всей своей тяжестью, ее руки взлетели и пальцы вонзились в его глазницы и рот. Плоть под бинтами оказалась мягкой и вязкой на ощупь, словно желе, она легко поддавалась и испускала влажный жар.
Зверь взвыл, хватка его ослабела. Улучив момент, она вывернулась из-под него, отлетела, ударилась о стену и на секунду почти лишилась сознания.
Фрэнк издал еще один вопль. Она не стала ждать, пока он опомнится окончательно, – скользнула вдоль стены, не слишком доверяя своим ногам и боясь остаться без опоры, к двери. По пути нога ее задела открытую банку с консервированным имбирем, она покатилась по полу, расплескивая сироп.
Фрэнк развернулся к ней лицом – бинты в тех местах, до которых она достала, размотались и свисали алыми космами. Под ними виднелись голые кости. Он бегло ощупывал рукой свои рани, словно измеряя степень нанесенных ему повреждений, и издал звериный вой.
Может, она лишила его зрения? Сомнительно. Даже если и так, ему понадобится не более нескольких секунд, чтобы обнаружить ее в этой относительно небольшой комнате, и тогда его ярость не будет знать пределов. Ей надо успеть добраться до двери прежде, чем он найдет ее.
Напрасные надежды! Не успела она сделать и шага, как он отнял руки от лица и обежал глазами комнату. Конечно же, он ее увидел, сомнений нет. Еще через секунду он уже кинулся к ней с удвоенной яростью.
У ног ее валялся какой-то домашний хлам. Самым тяжелым на вид предметом казалась деревянная шкатулка. Она нагнулась и схватила ее. И едва успела выпрямиться, как он вихрем налетел на нее. Она испустила гневный крик и ударила его шкатулкой по голове. Удар получился сильным, кость треснула. Зверь отпрянул, и она рванулась к двери, но, прежде чем успела ее открыть, тень накинулась на нее сзади и отшвырнула назад, через всю комнату. Он тут же кинулся к ней.
На сей раз им руководило лишь одно стремление – убить, уничтожить ее. Оно читалось в его бросках и выпадах, их ярость и целенаправленность могли сравниться разве что с быстротой, с которой она от них уворачивалась. И все же один из трех ударов достиг цели. На ее лице и верхней части груди появились раны; она изо всех сил старалась не потерять сознания при виде собственной крови.
Уже оседая на пол под его напором, она вдруг вспомнила о найденном ею оружии. Ведь шкатулка до сих пор у нее в руке… Она подняла руку, чтобы нанести удар, но тут взгляд Фрэнка упал на шкатулку, и атака моментально прекратилась. Оба они замерли, тяжело дыша; в эти считанные секунды в голове Керсти промелькнула мысль: а не проще ли умереть прямо сейчас, чем бороться дальше? Но тут Фрэнк протянул к ней руку и прошептал:
– Дай сюда…
Наверное, он просто хочет лишить ее единственного оружия. Но она не такая дура, чтоб с ним расстаться.
– Нет, – ответила она. Он попросил снова, на этот раз в его голосе отчетливо звучала тревога. Похоже, эта шкатулка очень дорога ему и он боится испортить ее, отнимая силой.
– Последний раз прошу, – сказал он. – Отдай по-хорошему. Иначе убью. Отдай шкатулку!
Она взвесила свои шансы: ну что она теряет?
– Скажи «пожалуйста»… – пробормотала она. Он окинул ее насмешливо-презрительным взглядом, в горле нарастало глухое рычание. Затем вежливо, как послушный ребенок, произнес:
– Пожалуйста…
Слово послужило для нее сигналом. Она размахнулась и резко, изо всех сил, насколько позволяла нетвердая дрожащая рука, швырнула шкатулку в окно. Она пролетела в трех дюймах от головы Фрэнка, разбила стекло и вылетела наружу.
– Нет! – взревел он и в долю секунды оказался у окна. – Нет! Нет! Нет!!!
Она подбежала к двери, ноги у нее подкашивались. Вот она уже на площадке. Главным препятствием оказалась лестница, но она вцепилась в перила, точно старуха, и добралась до прихожей, не упав.
Сверху доносились какой-то шум и грохот. Он что-то кричал ей вслед. Нет уж, на этот раз он ее не поймает. Она бросилась к входной двери и распахнула ее.
За то время, что она находилась в доме, облака рассеялись и на улице посветлело –
