Из глубины донесся новый цикл рассуждений и предложений: о том, кем она является и чем он может оказаться ей полезным, сейчас и во веки вечные. Нигде она не найдет более преданного слуги и смиренного приверженца. Что ей угодно? Отнять его мужское достоинство? С превеликой готовностью, он может кастрировать себя прямо сейчас. Стоит ей вымолвить одно лишь слово.
Если у Юдит и оставались какие-то сомнения по поводу масштабов той силы, которую обрела Кезуар, то теперь они должны были рассеяться при виде нового ее проявления: Кезуар опустила щупальца в колодец и вытащила Дауда на поверхность. Когда он показался над колодцем, из него лило, как из дырявого ведра.
– Благодарю вас, тысяча благодарностей, спасибо...
Теперь Юдит заметила, что над ним нависла двойная угроза: ноги его болтались над пропастью, а щупальца обвились вокруг его горла с такой силой, что придушили бы его, не засунь он пальцы между петлей и шеей. Слезы лились у него по щекам с театральной избыточностью.
– Леди, – сказал он. – Как я могу приступить к искуплению своей вины?
Вместо ответа Кезуар задала свой вопрос.
– Как ты смог обмануть меня? – сказала она. – Ведь ты обычный мужчина. Что ты можешь знать о божественном?
Было заметно, что Дауд опасается ответить, не будучи уверенным, что именно скорее может привести к летальным последствиям – запирательство или правда.
– Говори правду, – посоветовала ему Юдит.
– Как-то раз я оказал услугу Незримому, – сказал он. – Он отыскал меня в пустыне и послал в Пятый Доминион.
– Зачем?
– У него там было дело.
– Какое дело?
Дауд снова заколебался. Слезы его высохли. Актерские придыхания исчезли из его голоса.
– Ему нужна была женщина из Пятого Доминиона, – сказал он, – чтобы выносить Ему сына.
– И ты нашел?
– Да. Ее звали Целестиной.
– И что с ней случилось?
– Я не знаю. Я исполнил то, о чем меня попросили, а после этого...
– Что с ней случилось? – повторила свой вопрос Кезуар с большой настойчивостью.
– Она умерла, – пустил Дауд пробный шар. Убедившись, что версия эта никак не была подвергнута сомнению, он подхватил ее с новой убежденностью. – Да, так все оно и случилось. Она погибла. Думаю, во время родов. Понимаете ли, ее оплодотворил сам Хапексамендиос, и ее несчастное тело не смогло вынести такой ответственности.
Манера Дауда была слишком знакома Юдит, чтобы обмануть ее. Она знала ту звучность, которую он вкладывал в свой голос, когда лгал, и прекрасно различила ее сейчас. Он отлично знал, что Целестина жива. Однако его предыдущее признание в том, что он был сводником Хапексамендиоса, было лишено всякой напевности, что, судя по всему, указывало на его правдивость.
– А что случилось с ребенком? – спросила у него Кезуар. – Это был сын или дочь?
– Я не знаю, – ответил он. – Честное слово.
Еще одна ложь, и на этот раз ее почувствовала и Кезуар. Она ослабила петлю, и он упал вниз на несколько дюймов, испустив всхлип ужаса и в панике цепляясь за щупальца.
– Держите меня! Ради Бога, не дайте мне упасть!
– Так что насчет ребенка?
– Что я могу знать? – сказал он, и вновь по щекам его потекли слезы, на этот раз настоящие. – Я – ничто. Я – вестник в трагедии. Копьеносец.
– Сводник, – сказала она.
– Да, и это тоже. Я признаю это. Я сводник! Но это ничего не значит, ничего! Скажи ей, Юдит! Я ведь из актерской братии! Обычный никудышный актеришка!
– Никудышный, говоришь?
– Никудышный!
– Ну тогда спокойной ночи, – сказала Кезуар и разжала щупальца.
Они проскользнули у него между пальцами с такой внезапной быстротой, что он не успел ухватиться покрепче и упал, как повешенный, над которым перерезали веревку. В течение нескольких мгновений он даже не проронил ни звука, словно не мог поверить в случившееся, до тех пор, пока кружочек дымного неба у него над головой не уменьшился до размеров булавочной головки. Когда крик наконец сорвался с его уст, он был пронзительным, но кратким.
