Да и к тому же, кто знает, на чьей она стороне? Хотя она и была точной копией Кезуар до последнего волоска, все же родилась она в той же бесплотной утробе, что и Сартори. Не превращает ли ее это в его духовную сестру? И если ей придется выбирать между изорддеррекским мясником и теми, кто стремится уничтожить его, то сможет ли она сделаться верной союзницей его противников, зная, что с их победой она потеряет единственного обитателя Имаджики, с которым ее связывает внутреннее родство? Хотя они значили друг для друга очень многое (кто знает, сколько романов пережили они за эти столетия – то вновь разжигая в себе ту страсть, что бросила их в объятия друг друга, то расставаясь, чтобы вскоре забыть, что вообще встречались?), отныне ему придется быть крайне осторожным с ней. В драмах прошлого она играла роль невинной игрушки в жестоких и грубых руках. Но та женщина, в которую она превратилась за долгие десятилетия, не была ни жертвой, ни игрушкой, и если она узнает о своем прошлом (а возможно, это уже произошло), она вполне способна отомстить своему создателю, невзирая на прежние уверения в любви.
Увидев, что пассажир его проснулся, Флоккус представил Миляге отчет о проделанном пути. Он сообщил, что продвигаются вперед они с неплохой скоростью и примерно через час будут уже в горах, по ту сторону которых и лежит пустыня.
– Как ты думаешь, сколько нам еще ехать до Просвета? – спросил у него Миляга.
– Мы будем там до наступления ночи, – пообещал Флоккус. – Как дела у мистифа?
– Боюсь, что не очень хорошо.
– Вам не придется носить траур, – радостно сказал Флоккус. – Я знал людей, которые стояли одной ногой в могиле, но Просвет их исцелял. Это волшебное место. Но вообще-то любое место волшебное, если только знать, с какой стороны посмотреть. Так меня учил отец Афанасий. Вы ведь были с ним в тюрьме, да?
– Только я не был заключенным. Во всяком случае, не таким, как он.
– Но вы ведь встречались с ним?
– Да. Он был священником на нашей свадьбе.
– Вы хотите сказать, на вашей свадьбе с мистифом? Так вы женаты? – Он присвистнул. – Вас, сэр, можно смело назвать счастливчиком. Много мне приходилось слышать об этих мистифах, но чтобы кто-то из них выходил замуж... Обычно, они любовники. Специалисты по разбиванию сердец. – Он снова присвистнул. – Ну что ж, прекрасно, – сказал он. – Мы позаботимся о том, чтобы она поправилась. Не беспокойтесь, сэр. Ой, извините! Она ведь вовсе не она, не так ли? Никак не могу усвоить. Просто когда я смотрю на нее – это я специально, – то вижу, что она – это она, понимаете? Наверное, в этом и есть их чудо.
– Отчасти да.
– Могу я у вас кое о чем спросить?
– Спрашивай.
– Когда вы смотрите на нее, что вы видите?
– Я видел очень многое, – сказал Миляга в ответ. – Женщин. Мужчин. Даже себя самого.
– Ну а сейчас, в данный момент, – сказал Флоккус, – что вы видите?
Миляга посмотрел на мистифа.
– Я вижу Пая, – сказал он. – Лицо человека, которого я люблю.
Флоккус ничего не сказал на это, хотя еще несколько секунд назад энтузиазм бил из него ключом, и Миляга понял, что за его молчанием что-то кроется.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– Вы действительно хотите узнать?
– Да. Ведь мы друзья, не так ли? Во всяком случае, к этому идет. Так что скажи.
– Я подумал о том, что вы напрасно придаете такое значение ее внешности. Просвет – это не то место, где можно любить людей такими, какие они есть. Люди не только выздоравливают там, но и меняются, понимаете? – Он отнял руки от руля и изобразил ладонями чашечки весов. – Во всем должно быть равновесие. Что-то дается, что-то отнимается.
– И какие происходят перемены? – спросил Миляга.
– У каждого по-своему, – сказал Флоккус. – Но вы сами вскоре все увидите. Чем ближе к Первому Доминиону, тем меньше веши похожи на самих себя.
– По-моему, это повсюду так, – сказал Миляга. – Чем дольше я живу, тем меньше у меня уверенности.
Флоккус вновь взялся за руль, и его разговорчивое настроение внезапно куда-то исчезло.
– Не помню, чтобы отец Афанасий когда-нибудь говорил об этом, – сказал он. – Может быть, и говорил. Не могу же я помнить все его слова.
На этом разговор закончился, и Миляга задумался о том, не случится ли так, что привезя мистифа к границам Доминиона, из которого был изгнан его народ, вернув великого мастера превращений в то место, где превращения – самое обычное дело, он разрушит те узы, которыми отец Афанасий скрепил их в Колыбели Жерцемита.
Архитектурная риторика никогда не производила на Юдит особого впечатления, и ни во внутренних двориках, ни в коридорах дворца Автарха ничто не обратило на себя ее внимания. Правда, некоторые зрелища напомнили ей естественное великолепие природы: дым стелился по заброшенным садам, словно утренний туман, или прилипал к холодному камню башен, словно облако, окутавшее горную вершину. Но таких забавных каламбуров было немного. В
