перешла к более внятным уговорам.
– Богиня хочет узнать тебя, – сказала она. – Ей нужно понять твои намерения.
– Это... поручение... моего Отца, – сказал Миляга.
Слова эти были не столько ответом, сколько защитой: они должны были оградить его от соблазнения грузом заключенной в них цели.
Но от Богини было не так-то легко отделаться. Миляга увидел, как тень страдания мелькнула по лицу матери, – это Богиня оставила ее и двинулась за ним в виде облака водяной пыли. Луч солнца пронзил ее, и комната осветилась радужными бликами.
– Не бойся ее, – услышал Миляга голос Клема у себя за спиной. – Тебе нечего скрывать.
Может быть, это и было правдой, но он все равно продолжал пятиться – и от Богини, и от своей собственной матери – и остановился только тогда, когда ощутил у себя за спиной благословенное присутствие своих ангелов.
– Охраняйте меня, – сказал он им дрожащим голосом.
Клем обхватил Милягу за плечи.
– Это женщина, Маэстро, – пробормотал он. – С каких это пор ты боишься женщин?
– С рождения, – ответил Миляга. – Держи меня крепче, ради Бога.
Потом дождь пролился на их лица, и Клем, охваченный его истомой, испустил вздох удовольствия. Миляга впился пальцами в руки своего защитника, но дождь, даже если у него и был способ оторвать его от Клема, похоже, совершенно к этому не стремился. Не более тридцати секунд он помедлил у них над головами, а потом скрылся через открытую дверь.
– Нечего скрывать, да? – сказал он. – Не думаю, что Она тебе поверила.
– С тобой что-то не в порядке?
– Нет, Она просто залезла мне в голову. Почему это, интересно, всякая тварь стремится забраться мне в мозги?
– Наверное, вид очень красивый, – заметил Тэй, усмехнувшись губами своего любовника.
– Она только хотела узнать, чисты ли твои помыслы, дитя мое, – сказала Целестина.
– Чисты? – переспросил Миляга, наградив мать яростным взглядом. – Какое у Нее вообще право меня судить?
– То, что ты назвал поручением своего Отца, на самом деле касается каждой населяющей Имаджику души.
Она еще не подобрала с пола свою скромность, и, когда она приблизилась, он отвел взгляд в сторону.
– Прикройся, мама, – сказал он. – Ради Бога, прикройся.
Потом он повернулся и направился в холл, крича вслед непрошенной гостье:
– Где бы ты ни спряталась, я вышвырну тебя из этого дома! Клем, посмотри внизу, а я пойду наверх.
Он взлетел вверх по лестнице. При мысли о том, что этот Дух мог вторгнуться в Комнату Медитации, ярость его вспыхнула с новой силой. Дверь комнаты была открыта. Отдохни Немного, съежившись, сидел в уголке.
– Где Она? – грозно спросил Миляга. – Она здесь?
– Кто она?
Миляга ничего не ответил и принялся, словно пленник, расхаживать от стены к стене, ударяя по ним ладонями. Однако за кирпичной кладкой не слышалось журчания воды, а в воздухе не чувствовалось и следа водяной пыли. Убедившись, что посетительнице не удалось осквернить комнату, он направился к двери.
– Если здесь пойдет дождь, – сказал он Отдохни Немного, – немедленно бей тревогу.
– Слушаюсь, Освободитель.
Миляга захлопнул дверь и приступил к обыску остальных комнат. Убедившись, что они пусты, он поднялся еще на один пролет и прошелся по комнатам третьего этажа. Воздух был сухим, как в пустыне. Однако, двинувшись вниз по лестнице, он услышал доносящийся с улицы смех. Это был Понедельник, хотя Миляге никогда не приходилось слышать из его уст такой легкий и нежный смех. Заподозрив неладное, он устремился вниз и, столкнувшись у подножия лестницы с Клемом, который сообщил ему, что все нижние комнаты пусты, ринулся через холл к парадной двери.
Когда Миляга в последний раз переступал порог, Понедельник был поглощен своими мелками. Весь тротуар вокруг крыльца был покрыт его рисунками. Но на этот раз это были не копии портретов журнальных красоток, а утонченные абстракции. Перелившись через бордюр, они заполняли часть размягченного солнцем асфальта. Однако теперь художник, оставив свою работу, стоял посреди улицы. Миляга мгновенно понял, что означала его поза: голова запрокинута назад, глаза закрыты...
– Понедельник!
Но паренек ничего не услышал. Он продолжал купаться в изливающемся на него потоке; вода струилась по его коротко остриженной голове, словно нежные пальцы. Он, возможно, так и стоял бы, пока не захлебнулся, но приближение Миляги прогнало Богиню прочь. В одно
