разверз землю и похоронил мистифа в могиле Своего распада, чтобы Миляга никогда не смог его найти.
Примирителю оставалось только покинуть разлагающийся Доминион, что он и сделал, отправившись обратно тем путем, которым вернулся огонь. По дороге масштабы свершившегося стали более очевидны. Если бы всех мертвецов за всю историю земли бросили бы гнить здесь, в Первом Доминионе, то и тогда зрелище их остовов не смогло бы сравниться с тем, что открылось Миляге. Ведь мертвое тело Хапексамендиоса никогда не сможет превратиться в перегной и дать начало новой жизни. Оно и было землей. Оно и было жизнью. И теперь, после его кончины, не осталось ничего, кроме падали, которая во веки вечные будет заполнять этот Доминион.
Впереди появилось облако тумана, отделяющее предместья города от Пятого Доминиона. Миляга благодарно нырнул в него, возвращаясь на скромные улочки Клеркенуэлла. Конечно, по сравнению с тем городом, который он оставил, они казались серыми и скучными. Но он знал, что в воздухе их стоит сладкий запах древесного сока, и радостно приветствовал шум мотора, донесшийся с Холборна или Грейз Инн-роуд, где какой-то смышленый парень, поняв, что самое худшее осталось позади, уже отправился по своим делам. Судя по времени суток, дела эти вряд ли были законными, но Миляга все равно пожелал водителю успеха. Доминион был спасен и для святых, и для воров.
Он не стал медлить у перевалочного пункта и с максимальной скоростью, которую он только мог выжать из своих обессиленных мыслей, устремился к дому 28 по Гамут-стрит где у подножия лестницы его ожидало едва живое тело.
Несмотря на предостерегающий крик Клема, Юдит не стала ждать, пока рассеется дым, и вошла в Комнату Медитации.
У порога в предсмертных судорогах подергивались гек-а-геки, но причиной этого был не огонь Хапексамендиоса, а состояние их хозяина. Найти его оказалось несложно. Он лежал неподалеку от того места, куда бросила его Целестина.
Вспышка настигла его как раз в тот момент, когда он приподнялся, чтобы вновь повернуться к кругу, и это предрешило его участь. Каждый квадратный дюйм его кожи был опален огнем, убившим его мать. Клочья одежды прилипли к вздувшейся волдырями спине, волосы сгорели, лицо было покрыто запекшейся черной коркой. Но, подобно своему исполосованному брату, он все еще держался за жизнь. Пальцы его все еще царапали доски, а губы все еще двигались, обнажая зубы, блестевшие не менее ярко, чем когда Юдит увидела у него на лице отвратительную усмешку смерти. Даже в мускулах его сохранилась кое-какая сила, и когда его полные кровавых слез глаза заметили Юдит, он умудрился перекатиться на свою обугленную спину и использовать охватившие его судороги, чтобы ухватиться за нее и притянуть вниз.
– Моя мать...
– Ее больше нет.
На лице его появилось озадаченное выражение.
– Но почему? – сказал он, сотрясаясь в конвульсиях. – Она... хотела этого. Почему?
– Для того чтобы быть в огне, когда он сожжет Хапексамендиоса, – ответила Юдит.
Он покачал головой, не понимая, о чем она говорит.
– Как... это... возможно? – прошептал он.
– Имаджика – это круг, – ответила она.
Он вгляделся в ее лицо, пытаясь разгадать заданную ей загадку.
– Огонь вернулся к тому, кто его послал.
Теперь на глазах его забрезжило понимание. Как бы ни были велики его мучения, боль от ее слов была еще сильнее.
– Он умер? – спросил он.
Она хотела было ответить, что надеется на это от всей души, но в последний момент сдержалась и молча кивнула.
– И моя мать? – продолжал Сартори. Конвульсии его прекратились, а голос стал ровным. – Я один, – сказал он совсем тихо.
В этих последних словах прозвучала такая бездонная тоска, что она отдала бы все на свете за возможность его утешить. Она не хотела прикоснуться к нему, опасаясь причинить ему боль, но, с другой стороны, не делая этого, она могла доставить ему еще большие страдания. С огромной осторожностью она дотронулась до его руки.
– Ты не один, – сказал она. – Я здесь.
Он не ответил на ее утешения – возможно, даже не услышал их. Мысли его были заняты другим.
– Я не имел права даже пальцем его трогать, – сказал он тихо. – Человек не должен поднимать руку на своего брата.
Не успел он выдавить из себя эти слова, как снизу донесся тихий стон, за которым последовал радостный крик Клема и исступленные вопли Понедельника.
«Босс ооо Босс ооо Босс!»
– Слышишь? – спросила Юдит.
– ...да...
– Такое чувство, что ты рановато его похоронил.
Странный тик исказил мускулы его рта, и лишь мгновение спустя она поняла, что это
