она.
– А какая она?
Вопрос застиг Сандру немного врасплох.
– Ну… такая.
– Красивая?
– Да.
– Кажется, в своем разговоре, святой отец, мы вернулись к тому, с чего начали.
Вместо ответа Сандру слегка кивнул, подняв в очередной раз бутылку.
– Выходит, внутри она не столь совершенна, сколь совершенна ее наружность? – наконец спросил он.
– Слава богу, нет.
– И это место со всеми его непристойностями могло бы прийтись ей по вкусу?
– Полагаю, что да. Почему вы спрашиваете? Это как-то связано с вашим желанием продать мне комнату?
– Даже не знаю… – Сандру нахмурился. – Весь наш разговор происходил совсем не так, как я его себе представлял. Дело в том, что я надеялся продать вам какой-нибудь стол или гобелен. А вместо этого вы пожелали приобрести стены! – Он вновь затряс головой. – Сколько раз меня предупреждали насчет вас, американцев!
– И о чем же вас предупреждали?
– О том, что вы считаете, будто вам подвластно все. Ну, или вашему кошельку.
– Выходит, денег вам недостаточно?
– Деньги, деньги… – Он испустил неприятный горловой звук. – Что вообще значат эти деньги? Вы хотите заплатить за это сто тысяч долларов? Платите. Я никогда не увижу ни лея – так нужно ли мне вообще беспокоиться, чего это будет вам стоить? С таким же успехом вы можете украсть эти плитки.
– Позвольте спросить: если я вас правильно понял, вы согласны продать комнату?
– Да, – ответил отец Сандру упавшим голосом, как будто предмет разговора внезапно потерял для него всякий смысл, – согласен.
– Отлично. Я очень рад.
Зеффер устремился через лабиринт мебели к двери, у которой стоял священник.
– С вами было чрезвычайно приятно иметь дело, отец Сандру. – Он протянул руку.
Ненадолго задержав взгляд на поданной ему руке, Сандру пожал ее. Ладонь священника была холодной и липкой.
– Не желаете ли остаться и посмотреть на то, что вы приобрели?
– Нет, думаю, ни к чему. Пожалуй, нам обоим пора подставить лицо солнцу.
Ничего не ответив, Сандру развернулся и направился по коридору к лестнице. Однако, когда священник оглянулся, по его лицу стало ясно: наверху, как и в холодном подземелье, для него теперь не было никакой радости, никакой надежды на лучшее будущее.
Глава 3
Оказалось, что за время своего недолгого пребывания в потайной комнате в недрах крепости Зеффер успел рассмотреть только некоторые подробности картины, а тысячи других деталей от него ускользнули. Лишь после того, как героические работы по отделению изразцов от стен и переправке их морем в Калифорнию подошли к концу, ему удалось познакомиться с картиной более тщательно.
Зеффер был человеком образованным, чем выгодно отличался от прочих представителей высшего общества Лос-Анджелеса – города еще молодого, переживавшего период бурного роста. Благодаря родителям его дом всегда был полон книг, хотя на обеденном столе зачастую стояла пусть изысканная, но отнюдь не обильная снедь. Он знал классиков и мифологию, из которой великие творцы древности черпали сюжеты для книг и пьес. Со временем он обнаружил на керамических плитках дюжину образов, вдохновленных известными ему мифами. Так, в одном месте изображенные женщины напоминали менад, которых увековечил древнегреческий поэт Еврипид, – это были обезумевшие души, находившиеся на службе у бога удовольствий Дионисия. Они бегали среди деревьев с окровавленными руками, разбрасывая по траве ошметки мужской плоти. На другом фрагменте в женских фигурах с одной обнаженной грудью нетрудно было распознать амазонок, которые выпускали из мощных луков шквал стрел.
Но также очень много оказалось других образов, основой которых послужили не известные Зефферу мифологические сюжеты. Так, неподалеку от дельты Дуная по лесу, изрыгая языки пламени, двигались мрачной толпой огромные рыбы с человеческими, но покрытыми золотой чешуей ногами. В лесу уже вовсю бушевал пожар, и птицы, спасаясь от огня, вздымались с крон деревьев в небо.
На болоте стоял небольшой городок с домами на тонких, длинных опорах – это указывало либо на некогда существовавшее в этом месте поселение, либо на пророчество о его появлении в будущем. За счет той вольности, какую позволили себе художники в решении перспективы – слишком крупные размеры людей в сравнении с величиной домов, – жители представали в ярких подробностях. Но и здесь не обошлось без крайностей, которыми так изобиловал Дикий лес. Так, через открытое окно одного из домов был виден стол с собравшимися вокруг него гостями, которые взирали на распростертого перед ними человека. Изо рта у несчастного вылезала голова огромного червя, а зад твари торчал из анального отверстия. Другая сцена оказалась не вполне доступной для толкования. Стая черных птиц с человеческими головами, вздыбившись вокруг маленькой девочки, то ли боготворила ее, то ли намеревалась принести в жертву. В другом доме на корточках сидела женщина, из вагины которой лилась кровь. Протекая через отверстие в полу на нижний этаж, она уже образовала довольно объемную лужу, и в ней плавали несколько мужчин, ростом вдвое ниже женщины. Очевидно, под действием этого они претерпевали отвратительные метаморфозы: головы мужчин обретали темные уродливые очертания, а из спин вырастали демонические хвосты.
Как и предупреждал Зеффера отец Сандру (уж не хвастался ли он?), на пейзаже не было ни единой сцены, которая не потрясала бы изощренностью замысла. Даже вроде бы совершенно невинные облака в одном месте изливались огненным дождем, а в другом – метали на землю черепа. В открытом небе, словно увлеченные божественной музыкой танцоры, самозабвенно плясали посреди падающих звезд демоны. И на том же небе, словно заявляя, что этот мир сумерек вечно пребывает на грани темноты и угасания, светило солнце; на три четверти его затмевала луна, написанная на редкость искусно: проплывая перед дневным светилом, она казалась настоящей, с идеально сферическим телом.
Еще на одном фрагменте картины был изображен некий род царствующих особ – очевидно, правившие с давних времен короли и королевы Румынии, – которые поочередно спускались в могилу. Чем глубже они входили в землю, тем больше искажались их благородные черты, становясь добычей стервятников – те без зазрения совести вырывали королевские глаза и языки, некогда вещавшие законы. Чуть дальше бесновались ведьмы: они выписывали спираль вокруг места, обозначенного камнями. Там, среди валунов, словно брошенные куклы, лежали их невинные жертвы – младенцы, из жира которых колдуньи готовили летучую мазь и обильно натирали ею свои тела.
И несмотря на то что изображенный на картине мир был преисполнен чудовищных и подчас совершенно невероятных явлений, основным сюжетом все же была Охота.
Многие сцены не претендовали на какой-либо особый подтекст, они просто подчеркивали редкостное великолепие этого творения; выполненные с величайшим мастерством, они казались настолько живыми, будто писались с натуры. Среди таковых была свора собак – белых, черных и пегих. Одна псина ласково обхаживала сосущих ее щенков;
