Тодд был способен, – это стоять в молитвенной позе перед ней на коленях с пылающим, как печка, лицом и сильно бьющимся сердцем, которое точно норовило вырваться из груди.
Вдруг она что-то пробормотала во сне. Пикетт затаил дыхание, пытаясь разобрать слова. Но говорила она не на английском, а на каком-то восточноевропейском языке, возможно на родном румынском. Конечно, он не уловил ни малейшего смысла из того, что молвила спящая, но в каждый произнесенный ею слог вкладывалось столько нежности, столько желания что-то заполучить, что это явственно указывало на обращенную к кому-то просьбу. Когда женщина повернулась к Тодду, он обнаружил на ее лице выражение беспокойства. Лоб хмурился, из- под ресниц выкатывались слезы. Ее печальный вид тронул Пикетта до глубины души. Он вспомнил, как часто плакала мать, когда он был еще ребенком и тихонько наблюдал со стороны. Это были слезы брошенной женщины, которую оставили одну растить свое дитя. Возможно, подчас это были слезы гнева и отчаяния, но чаще всего – слезы одиночества.
– Не надо… – ласково сказал он Кате.
Казалось, женщина услышала его голос, потому что сонная мольба стала утихать.
– Биллем? – произнесла она.
– Нет…
Ее брови еще сильнее нахмурились, веки задрожали. Она просыпалась – теперь в этом не было сомнений. Прикованный взглядом к ее лицу, Тодд встал на ноги и направился к двери. Только благополучно достигнув порога, он позволил себе отвести взор от Кати.
– Постой, – раздался ее голос за спиной у Тодда.
Он скорее предпочел бы уйти, чем встретиться с ней лицом к лицу, но, поборов в себе трусость, все же обернулся к кровати.
Катя успела натянуть на себя простыню, слегка прикрыв свою наготу. Глаза были открыты, и слезы, навеянные сновидением, теперь текли по щекам. Несмотря на это, она улыбалась.
– Прошу меня простить… – начал Тодд. – За что?
– За непрошеное вторжение.
– Нет-нет, – возразила она, – я хотела, чтобы вы пришли.
– Все равно… Мне не следовало стоять… и смотреть на вас. Вы только что говорили во сне.
– Мне приятно, что вы меня слушали, – призналась Катя. – Слишком давно я просыпаюсь в полном одиночестве. – Она стерла слезы со щек.
– Как вы себя чувствуете? – осведомился он.
– Неплохо.
– Приснился дурной сон?
– Не помню, – ответила женщина, отводя глаза в сторону. Из своей актерской практики Тодд усвоил, что за такими взглядами обычно скрывается ложь. Катя прекрасно знала, что ей привиделось во сне, но не желала его в это посвящать. Что ж, Бог дал право каждому иметь свои секреты.
– Который сейчас час? – спросила она.
– Почти половина пятого, – ответил Пикетт, взглянув на свои часы.
– Не хотите прогуляться, пока еще не стемнело?
– С удовольствием.
Скинув с себя простыню, она встала с постели, при этом несколько раз глянула на Тодда, словно желала удостовериться, что его взор крепко к ней прикован.
– Только сначала я приму ванну, – сказала Катя. – Не могли бы вы тем временем оказать мне небольшую услугу?
– Конечно.
– Пойдите в игровую комнату, где мы с вами встретились минувшей ночью, и…
– Позвольте мне угадать. И… принести ваш кнут, – закончил он за нее.
– Вы читаете мои мысли, – улыбнулась она.
– Только если вы пообещаете не бить им меня.
– Кто знает, что придет мне в голову…
– Ладно, принесу… Только, чур, не бить.
– Не торопитесь. Небо еще совсем светлое, и до вечера очень далеко.
Как ни странно, ему было очень приятно получить от Кати поручение; Тодд побежал исполнять приказ с такой поспешностью, будто только этого и ждал. «Интересно, что бы это значило?» – спрашивал он себя по дороге к большому дому. Какие складывались у них отношения, если он так запросто, по первому щелчку ее пальцев, превратился в раба, готового исполнить любое ее повеление? Ну и ну!
Проделать обратный путь для него не составило никакого труда. Услышав громкие шаги в «казино», Марко пошел узнать, что побудило босса учинить такой шум.
– У тебя все хорошо?
– Сколько можно твердить об одном и том же? «Все ли у тебя хорошо?» Да, у меня все хорошо.
– Ну и славно. Только я слыхал от Максин…
– А пошла она, эта Максин…
– Значит, тебя это совсем не волнует?
– Нет. У нас с ней была неплохая команда. Теперь это в прошлом.
Он достал из-за камина кнут.
– Это еще что за чертовщина? – осведомился Марко.
– А на что это, по-твоему, похоже?
Он хлестнул кнутом несколько раз по воздуху. Глядя на то, как красиво он извивается, Тодд попытался представить, что будет дальше. Возможно, Катя позволит ему пройтись кнутом по ее роскошному телу.
Внимательно изучив Тодда взглядом, Марко наконец произнес:
– Ты мне так и не сказал, почему решил снять свои бинты. Слишком стягивали лицо?
– Я не снимал их. Это сделала она.
– Кто она?
– Та, которой принадлежит этот дом. Катя Лупеску.
– Извини, но я ничего не понимаю.
Тодд улыбнулся.
– Больше ничего объяснить не могу, – ответил он. – Скоро ты сам ее увидишь. А мне пора.
Оставив Марко на пороге с выражением полного недоумения на лице, Тодд вновь устремился к влекущему его свету. Взбираясь на гору в направлении гостевого дома, он вполне сознавал, что ведет себя в точности как человек, которому жизнь выдала новый кредит.
На этот раз, входя в дом, он не стал звать хозяйку, а молча прошел через хранилище бутафорских реликвий.
Из комнаты, находившейся по соседству со спальней, доносился плеск воды. Очевидно, Катя еще принимала ванну.
В спальне Тодд остановился и огляделся. На стене, заключенные в рамки, висели несколько больших киноафиш, которых он прежде не заметил. Судя по стилю графики и пожелтевшей от времени бумаге, напечатаны они были несколько десятилетий назад. На всех афишах красовалось одно и то же женское лицо: на двух – в образе женщины-ребенка, беспризорного, заблудившегося в хищническом мире; на остальных – в более взрослом облике. И на всех афишах это лицо напоминало ему даму, которую он повстречал прошлой ночью. На Тодда смотрела изысканно женственная и, несомненно, роковая красавица,
