– Очень просто.
Она поднялась с кровати и стояла около окна. Мощный солнечный летний свет прорвался сквозь жалюзи и, прорезав тень, очертил контуры ее лица.
– Это ты сделала.
– Да. – Он учил ее говорить просто. – Да. Это я сделала.
Еще он учил ее, как экономно расходовать угрозы.
– Оставь меня, и я вновь сделаю то же самое.
Он покачал головой.
– Ты не осмелишься.
Теперь он стоял перед ней.
– Мы должны понимать друг друга, Джи. Я обладаю властью, и я чист. Понимаешь? В общественном мнении меня ни разу не коснулась даже тень скандала. Я могу позволить себе завести любовницу, даже дюжину любовниц – и никто не сочтет это вызывающим. Но убийцу? Нет, это разрушит мне жизнь.
– Он что, шантажирует тебя? Этот Линдон?
Он уставился в яркий день сквозь жалюзи, на его лице застыло болезненное выражение. Она увидела, как на его щеке, под левым глазом, подергивается нерв.
– Да, если хочешь знать, – сказал он невыразительно. – Этот ублюдок хорошо прихватил меня.
– Понимаю.
– А если он смог догадаться, другие тоже могут. Понимаешь?
– Я сильна и ты силен. Мы можем расшвырять их одним мизинцем.
– Нет!
– Да. У меня есть свои способности, Титус.
– Я не хочу знать.
– Ты узнаешь! – сказала она.
Она поглядела на него и взяла за руки, не прикасаясь к ним. Пораженным взглядом он наблюдал, как его руки помимо воли поднялись, чтобы коснуться ее лица, самым нежным из жестов погладить ее волосы. Она заставила его пробежать дрожащими пальцами по своей груди, заставив вложить в это движение гораздо больше нежности, чем он смог бы это сделать по доброй воле.
– Ты всегда слишком сдержан, Титус, – сказала она, заставляя его лапать себя чуть не до синяков. – Вот как мне это нравится, – теперь его руки опустились ниже, лицо изменило выражение. Она чувствовала, как ее несет прилив, она вся была – жизнь...
– Глубже.
Его пальцы проникли в ее недра.
– Мне нравится это, Титус. Почему ты не делал это сам, без моей просьбы?
Он покраснел. Ему не нравилось говорить об их близости. Она прижала его к себе еще сильнее, шепча:
– Я же не сломаюсь, знаешь ли. Может, Виржиния и похожа на дрезденскую фарфоровую статуэтку, я же – нет. Мне нужны сильные чувства, мне нужно, чтобы мне было о чем вспоминать, когда тебя со мной нет. Ничего не длится вечно, верно ведь? Но мне по ночам нужно думать о чем-то, что согревало бы меня.
Он утонул в ее коленях, и руки его были, по ее воле, и на ней, и в ней, они все еще зарывались в нее, точно два песчаных краба. Он буквально взмок, и она подумала, что в первый раз видит, как он потеет.
– Не убивай меня, – прошептал он.
– Я могу осушить тебя.
Стереть пот, подумала она, а потом стереть его образ из головы прежде, чем она успеет сделать что-то плохое.
– Я знаю, я знаю, – сказал он. – Ты запросто можешь убить меня.
Он плакал. Боже мой, подумала она, великий человек у моих ног, плачет как ребенок. И что я узнаю о власти из этого жалкого представления? Она вытерла слезы с его щек, используя гораздо больше силы, чем этого требовало дело. Кожа его покраснела под ее взглядом.
– Оставь меня, Джи. Я не могу помочь тебе. Я для тебя бесполезен.
Это была правда. Он был полностью бесполезен. Презрительно она отшвырнула его руки, и они бессильно повисли по бокам его тела.
– Даже не пытайся найти меня, Титус. Ты понимаешь? И не посылай за мной своих шпиков, чтобы охранить твою репутацию. Потому что я буду гораздо более беспощадной, чем когда-либо был ты.
Он ничего не ответил, просто стоял на коленях, уставившись в окно, пока она умылась, выпила кофе, которое они заказали, и ушла.
Линдон удивился, застав двери своего офиса открытыми. Было лишь семь тридцать шесть. Ни одного секретаря тут не будет еще целый час. Очевидно, кто-то из уборщиков оплошал, не заперев двери. Он выяснит кто – и достанется же этому типу.
Он толкнул открытую дверь.
Жаклин сидела, повернувшись к двери спиной. Он узнал ее по очертаниям затылка, по водопаду каштановых волос. Неряшливое зрелище – волосы слишком пушистые, слишком растрепанные. Его контора, прилегающая к конторе мистера Петтифира, хранила идеальный порядок. Он оглядел комнату – казалось, все было на своих местах.
– Что ты тут делаешь?
Она вздохнула чуть поглубже, подготавливаясь.
Это был первый раз, когда она заранее решила сделать это. До сих пор она действовала лишь под влиянием импульса.
Он приближался к столу, опустил свой дипломат и аккуратно сложенный выпуск «Делового мира».
– Ты не имела права входить сюда без моего позволения, – сказал он.
Она лениво повернулась в его вертящемся кресле – именно так он и делал, когда хотел задать взбучку кому-нибудь из своих людей.
– Линдон, – сказала она.
– Ничего из того, что вы можете сказать, не изменит фактов, миссис Эсс, – сказал он, словно пытаясь освободить ее от объяснений. – Вы – хладнокровная убийца. Это была моя обязанность – сообщить об этом мистеру Петтифиру.
– И вы сделали это ради Титуса?
– Разумеется.
– А шантаж, это было тоже ради Титуса, да?
– Вон из моей конторы.
– Так что же, Линдон?
– Ты, шлюха! Шлюхи ничего не знают, они просто невежественные, больные животные! – заорал он. – О, ты хитра, это уж точно, но и хитрость твоя – звериная.
Она встала. Он ожидал оскорблений, по крайней мере, устных. Но этого не было. Зато он почувствовал, как на его лицо что-то давит.
– Что... ты... делаешь? – спросил он.
– Делаю?
Его глаза растянулись в щелочки; словно у ребенка, играющего в зловещего азиата, рот туго натянулся, обнажив сверкающую улыбку. Ему было трудно говорить.
– Прекрати... это...
