своему работодателю, постепенно в нем зрело раздражение, граничащее иногда с ненавистью. Только сейчас, когда прошло шесть лет, Той смог наконец проанализировать свое отношение к шефу, но даже теперь ловил себя на том, что готов забыть все плохое, по крайней мере тогда, когда он находился вне сферы влияния Ивонны. Находясь в доме, зараженным Уайтхедом, было так трудно сохранять взгляд на вещи, сообщенный ему Ивонной, и увидеть священного монстра в его истинном свете – просто монстром, но никак не священным.
После года знакомства Той перевез Ивонну в дом, купленный для него Уайтхедом на Пимлико. Это было бегством от мира «Корпорации Уайтхеда» туда, где они с Ивонной могли говорить, сколько захотят или молчать вместе, где он мог вдоволь наслаждаться своим любимым Шубертом, а она – писать письма своей многочисленной родне, разбросанной по всему земному шару.
В ту ночь, вернувшись, он рассказал ей о человеке, выкрикивавшем в поезде названия созвездий. Ивонна нашла всю эту историю совершенно бессмысленной и никакой романтики в ней не усмотрела.
– Мне просто показалось это слегка странным, – сказал Той.
– Это действительно странно, – совершенно равнодушно подтвердила Ивонна и отправилась обратно на кухню готовить обед. Однако на полпути она остановилась и спросила:
– Что произошло. Билли?
– А почему ты решила, что что-то произошло?
– Все в порядке?
– Да.
– Правда?
Ивонна всегда довольно быстро выпытывала его секреты. Той сдавался еще до того, как Ивонна бралась за него по-настоящему. Не стоило даже пытаться обмануть ее. Он потер свой сломанный боксерский нос, как делал это всегда, когда нервничал. Потом сказал:
– Скоро все пойдет прахом. Все.
Голос его задрожал и сорвался. Ивонне было ясно, что он не собирается придумывать отговорки. Она поставила на стол обеденные тарелки и подошла к стулу Тоя. Когда Ивонна коснулась его уха. Той вздрогнул почти испуганно.
– О чем ты думаешь? – спросила Ивонна более мягко, чем до этого.
Той взял ее за руку.
– Может наступить время... и довольно скоро... когда я попрошу тебя уехать со мной, – сказал он.
– Уехать?
– Да, собраться и уехать.
– Куда?
– Я еще не думал об этом. Мы просто уедем. – Той замолк и посмотрел на пальцы Ивонны, переплетенные с его пальцами. – Ты поедешь со мной? – спросил он после паузы.
– Конечно.
– Не задавая вопросов?
– В чем все-таки дело, Билли?
– Я сказал: не задавая вопросов.
– Просто уехать?
– Просто уехать.
Ивонна долго и пристально смотрела на Тоя. Он так вымотан, бедный. Слишком много общался с этим проклятым старым фатом из Оксфорда. Как она ненавидела Уайтхеда, хотя никогда не видела его.
– Да, конечно я поеду, – ответила она наконец.
Той кивнул. Ивонна подумала, что он вот-вот расплачется.
– Когда? – спросила она.
– Я не знаю, – Той попытался улыбнуться, но улыбка выглядела неестественной. – Может, этого и не потребуется. Но я думаю, что все пойдет прахом, и когда это случится, я не хочу, чтобы мы были здесь.
– Ты говоришь так, как будто должен наступить конец света.
Той ничего не ответил. Ивонна не могла сейчас ничего у него выпытывать: он был слишком уязвим.
– Всего один вопрос, – сказала она. – Для меня это важно.
– Один.
– Ты что-то совершил, Билли? Я имею в виду что-нибудь незаконное. Ведь речь идет об этом?
Той удрученно вздохнул. Ей еще так многому надо научить его. Как высказывать подобные чувства. Он хотел научиться – это было видно по глазам. Но здесь и сейчас все останется как есть. У Ивонны хватило ума не давить на него. Так он только замкнется в себе. А ему нужно было сейчас ее молчаливое присутствие гораздо больше, чем ей ответы на вопросы.
– Все в порядке, – сказала Ивонна, – не надо ничего говорить, если тебе не хочется.
Рука Тоя так крепко сжала ее ладонь, что казалось, они никогда не смогут расцепить руки.
– О, Билли, все не так страшно, – промурлыкала Ивонна.
Той опять ничего не ответил.
22
Родные места были такими же, какими их помнил Марти, но он чувствовал себя здесь призраком. На замусоренных улочках, где он бегал и дрался мальчишкой, были теперь другие драчуны, и, как подозревал Марти, гораздо более серьезные игры. Если верить воскресным газетам, эти десятилетние ребятишки нюхали клей. Из них вырастут глотатели колес и любители уколоться. Они не заботились ни о ком и ни о чем, и меньше всего о самих себе. Конечно, он тоже был малолетним преступником. Воровство было образом жизни в этих местах. Но это была какая-то ленивая, почти что пассивная форма воровства: наскочил на что-то – и смываешься вместе с этой вещью пешком или на машине. А если дело представляется слишком сложным – забудь о нем. На свете еще много всякой всячины, которую можно прибрать к рукам. Это не было
Но эти парнишки – вот и сейчас они стоят кучкой на углу Нокс-стрит, все вместе выглядели как куда более отчаянное, жестокое поколение. Хотя и он, и эти мальчишки выросли в одном и том же весьма безрадостном месте с его поросшими травой стенами, торчащей ото всюду арматурой, отвратительными бетонными строениями и редкими следами неудачных попыток озеленения, – хотя все это было у них общим, Марти знал, что им нечего сказать друг другу. Их апатия и одновременно безрассудство пугали его: чувствовалось, что этих подростков ничто не остановит. Эта улица, да и другие вокруг, была не тем местом, где стоило родиться и вырасти. Марти был рад, что мать его умерла до того, как в их квартале произошли самые неприятные изменения.
Он подошел наконец, к дому двадцать шесть. Дом был перекрашен. В одно из своих посещений Шармейн обмолвилась, что Терри – один из ее деверей – покрасил ее дом пару лет назад, но Марти успел забыть об этом разговоре, и то, что дом уже не был зеленым с белым, как он много лет представлял его себе, было похоже на пощечину. Дом был покрашен
