выпученными глазками. Она рассказала о нем Мамуляну, и на следующий день он не болтался больше здесь – только принес таблетки и ушел. И дни сливались один в другой – иногда она не могла понять где она или как она попала сюда, иногда она могла вспомнить свое имя, иногда нет. Один или два раза она пыталась мысленно добраться до Марти, но тот был слишком далеко от нее. А может быть, дом подавлял ее силу. Как бы то ни было, ее мысли потеряли направление в нескольких милях от Калибан-стрит, и она вернулась, взмокнув от страха.
Она пробыла в доме уже почти неделю, когда все стало меняться к худшему.
– Я хотел бы, чтобы ты кое-что сделала для меня, – произнес Европеец.
– Что?
– Я хотел бы, чтобы ты нашла мистера Тоя. Ты помнишь мистера Тоя?
Конечно, она помнила. Не слишком хорошо, но помнила. Его сломанный нос и эти осторожные глаза, которые всегда так грустно смотрели на нее.
– Как ты думаешь, ты можешь обнаружить его?
– Я не знаю как.
– Просто позволь своим мыслям идти к нему. Ты знаешь, как это делать, Кэрис.
– Почему ты не можешь сам?
– Потому что он ожидает меня. Он будет защищаться, а я слишком устал сейчас, чтобы бороться с ним.
– Он боится тебя?
– Возможно.
– Почему?
– Ты была еще маленьким ребенком, когда мистер Той и я встречались в последний раз. Мы расстались врагами, он до сих пор полагает, что мы еще враги...
– Ты хочешь навредить ему, – сказала она.
– Это мое дело, Кэрис.
Она встала, скользя по стене, к которой прислонялась.
– Я не думаю, что хочу найти его для тебя.
– Разве мы не друзья?
– Нет, – ответила она. – Нет. И никогда не были.
– Так станем сейчас.
Он шагнул к ней. Изуродованная рука дотронулась до нее – прикосновение было легким, как перышко.
– Я
– Кэрис, – сказал тот тихо. Он стоял за дверью ванной. Его присутствие заставляло раскалываться ее голову.
– Ты не можешь заставить меня, – прошептала она.
– Не искушай меня.
Внезапно в ее голове всплыло лицо Европейца. Он заговорил вновь:
– Я знал тебя еще до того, как ты начала ходить, Кэрис. Я часто держал тебя на руках. Ты сосала мой большой палец. – Он говорил, прижав губы к двери; его низкий голос проходил через деревянную дверь, к которой она, прислонившись, стояла. – Это не твоя вина, что нас разделили. Верь мне, я рад, что ты обладаешь талантами своего отца, потому что он никогда не использовал их. Он никогда не понимал ту мудрость, которую можно было обрести с их помощью. Он все растратил – для славы, для богатства. Но ты... Я могу
Голос был столь соблазнительный, что, казалось, он проникает сквозь дверь и обволакивает ее так же, как его руки много лет назад. Внезапно в ее голове промелькнуло воспоминание: он сюсюкает с ней, корчит дурацкие рожицы – от ангельско-невинной до дьявольски страшной.
– Только найди Тоя для меня. Разве я прошу так много взамен моей доброты?
Она вдруг обнаружила, что раскачивается в ритм его убаюкивающих слов.
– Той никогда не любил тебя, – говорил он, – никто
Это была ложь и тактическая ошибка. Слова обдали холодной водой ее сонное лицо. Ее
Мамулян моментально почувствовал свой просчет.
– Не пытайся сопротивляться мне, – воркование исчезло из его голоса.
– Пошел к черту, – ответила она.
– Как хочешь...
В этих словах была нотка смирения, словно вопрос был решен и дело закончено. Однако он не оставил свой пост у двери. Кэрис чувствовала его близость. Ждал ли он, пока она устанет и выйдет? Убеждение путем физического насилия было совершенно не в его правилах, если только он не собирался использовать Брира. Она напряглась при этой мысли. Она выцарапает ему его водянистые глазки.
Минуты проходили и она была уверена, что Европеец был все еще за дверью, хотя она не слышала ни звука, ни вздоха.
И вдруг заурчали трубы. Где-то глубоко двигалась волна. Раковина издала хлюпающий звук, вода в туалетном бачке заплескалась, крышка унитаза подскочила и захлопнулась снова, откуда-то снизу вырывался поток зловонного воздуха. Каким-то образом это было все его рук дело, хотя явно было бесполезным занятием. Унитаз хлопнул снова – запах был омерзительным.
– Что происходит? – спросила она, переводя дыхание.
Мерзкая жижа стала перетекать через край унитаза и шлепаться на пол. В ней двигалось что-то похожее на червей. Она зажмурилась. Это все было сфабриковано, придумано Европейцем, чтобы смутить ее разум – ей следует не замечать этого. Но даже с закрытыми глазами иллюзия оставалась. Вода хлюпала все громче по мере того как поднимался поток, и сквозь бурление она слышала, как что-то влажное и тяжелое шлепалось на пол ванной.
– Ну? – спросил Мамулян.
Она попыталась отогнать иллюзию и его колдовство одним резким выдохом.
Что-то проползло по ее обнаженным ступням. Черт ее возьми, если она откроет глаза и даст ему возможность воздействовать на нее через еще одно чувство, но любопытство пересилило.
Одинокие шлепки из туалета превратились в поток, словно канализационные трубы открылись и выплескивали свое содержимое к ее ногам. Экскременты и вода – смесь теплой грязи породила монстров, создания, которые не найдешь ни в одной разумной зоологии: существа, которые когда-то были рыбами, крабами; утробные плоды, спущенные в канализацию больниц, прежде чем их матери проснулись с криком; звери, пожиравшие экскременты, извергаемые их собственными телами. Повсюду в илистой грязи выброшенный хлам, отбросы, падаль поднимались на слабых конечностях, хлюпали и ковыляли по направлению к ней.
– Убери их отсюда, – прошептала она.
Они не намеревались уходить. Пенистая грязная волна все поднималась – животная среда, которую выблевывал унитаз, становилась все шире.