птиц, приютившихся в развилке между веткой и стволом.
У них были большие и яркие глаза (Уилл видел, как они моргают, хотя их разделяли десять ярдов). Птицы сидели, наклонив головы.
— Они видят меня, — выдохнул Уилл.
— И ты тоже смотри на них.
— Я смотрю.
— Обездвижь их взглядом.
— Я обездвиживаю.
— А теперь кончай дело. Ступай.
Джекоб легонько подтолкнул его, и Уилл так же легко пошел, словно призрак среди декораций. Он ни на секунду не отрывал взгляда от птиц. Это были незамысловатые существа. Два пучка неровных коричневых перьев с полоской матовой голубизны на крыльях.
«Ничем не примечательные, как мотыльки, которых он убивал в Суде», — подумал Уилл.
Он шел не спеша, несмотря на нетерпение в руке, чувствуя себя так, будто он по туннелю скользит к цели, кроме которой ничего больше не видит. Если бы птицы сейчас взлетели, то все равно не смогли бы спастись, в этом он был уверен. Они были в туннеле прямо перед ним, обездвиженные волей охотника. Они могут трепыхаться, клевать его, но, что бы ни делали, он заберет их жизни.
Уилл был, наверно, шагах в трех от дерева (поднимал руку, чтобы полоснуть по птичьим шеям), когда одна из птиц вдруг вспорхнула. Его державшая нож рука удивила его. Она взлетела вверх, мелькнув перед его лицом, и, прежде чем глаза успели найти птицу, нож уже пронзил ее. И хотя, строго говоря, сделал это не он, но гордость за содеянное Уилл испытывал.
«Взгляните на меня, — подумал он, зная, что Джекоб за ним наблюдает. — Разве это было сделано не ловко? Разве не красиво?»
Теперь поднималась вторая птица, пока первая билась, как тряпичная кукла на палке. У него не было времени сбросить первую жертву с лезвия. Он позволил левой руке сделать то, что несколько секунд назад сделала правая: она взметнулась вверх, как пятипалая молния, и ударила птицу уже в воздухе. Птица, перевернувшись несколько раз, упала у ног Уилла животом вверх. Его удар сломал ей шею. Несколько мгновений она слабо била крыльями, обдавая себя пометом. А потом умерла.
Уилл посмотрел на своего друга. За то время, которое понадобилось, чтобы убить вторую птицу, умерла и первая. Ее кровь, стекавшая по клинку, обжигала ему руку.
«И нисколько не трудно», — подумал он.
Несколько секунд назад птицы моргали, наклоняли головы, их сердца бились. Теперь они мертвы. Обе. Одна — пронзенная ножом, другая — со сломанной шеей. Совсем не трудно.
— То, что ты сейчас совершил, необратимо, — сказал Джекоб, подходя сзади и кладя руки на плечи Уилла. — Подумай об этом.
Его прикосновение уже не было легким.
— В этом мире не бывает воскресения. Они ушли. Навсегда.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь, — сказал. Джекоб.
Его слова были так же тяжелы, как и руки.
— Пока еще не знаешь. Ты видишь их перед собой мертвыми, но, чтобы понять, что это означает, нужно время. — Он снял левую руку с плеча Уилла и протянул вперед. — Отдай мне мой нож. Если он тебе, конечно, больше не нужен.
Уилл стащил птицу с клинка, кровь попала и на пальцы другой руки, и бросил тельце под ноги своему другу. Вытер лезвие о рукав куртки (сделав это, как ему показалось, впечатляюще небрежным жестом) и вручил нож Джекобу с такой же осторожностью, с какой брал его.
— Что, если бы я тебе сообщил, — тихим, почти скорбным голосом сказал Джекоб, — что два эти существа у твоих ног, которых ты так умело отправил в мир иной, были последние в своем роде?
— Последние птицы?
— Нет, — снисходительно ответил Джекоб. — Не так амбициозно. Просто последние из этого вида.
— А они были последние?
— Предположим. Что бы ты почувствовал?
— Не знаю, — честно ответил Уилл. — Ведь они всего лишь птицы.
— Вот оно как, — проворчал Джекоб. — Нет, подумай-ка еще.
Уилл повиновался. И как это уже несколько раз случалось в присутствии Стипа, его мозг стал не похож на себя, заполнился мыслями, на которые не отваживался никогда прежде. Он посмотрел на свои виновные руки — на них, казалось, билась кровь, словно в ней все еще оставалось воспоминание о пульсе птиц. Глядя на руки, он обдумывал то, что сейчас сказал Джекоб.
Предположим, что они были последние, самые последние, и совершенное им деяние необратимо. В этом мире не бывает воскресений. Ни сегодня и никогда. Предположим, что они были последние, синие с коричневым. Последние, которые прыгали по-особому, пели по- особому, устраивали брачные игры по-особому, и совокуплялись, и производили на свет Божий новых птиц, которые прыгали, пели и устраивали брачные игры по-особому.
— Ну… — пробормотал он, начиная понимать. — Я… немного изменил мир?
Он повернулся и посмотрел на Джекоба.
— В этом дело? Вот что я сделал! Я изменил мир.
— Возможно… — отозвался Джекоб.
На его лице появилась едва заметная удовлетворенная улыбка: его ученик неплохо соображает.
— Будь эти птицы последними, было бы больше, чем немного.
— А они не были? — спросил Уилл. — Я имею в виду — последними?
— А ты хотел бы, чтоб были?
Уилл так этого хотел, что не мог выразить словами. Он только кивнул в ответ.
— Может быть, как-нибудь в другой раз, — сказал Джекоб. — Не сегодня. Извини, что разочаровываю тебя, но эти…
Он посмотрел на птичьи тела в траве.
— …эти так же распространены, как мотыльки.
Уилл чувствовал себя так, будто ему сделали подарок, а потом выяснилось, что это всего лишь пустая коробочка.
— Я знаю, что ты испытываешь, Уилл. Что чувствуешь теперь. Твои руки говорят тебе, что ты сделал нечто замечательное, но ты оглядываешься, и вроде бы ничего не изменилось в мире. Верно я говорю?
— Да, — сказал Уилл.
Ему вдруг захотелось смыть бесполезную кровь со своих рук. Такие умные, такие быстрые — они заслуживают лучшего. Крови чего-то редкого, чего-то такого, чей уход будет иметь ощутимые последствия. Он наклонился и, выдрав пук травы, стал, оттирать ладони.
— И что мы теперь будем делать? — спросил он, продолжая тереть руки. — Я не хочу здесь оставаться. Я хочу…
