неудержимо движущихся к своей цели и пожирающих все на пути.
Проход сильно увеличился с тех пор, как Джо перешагнул порог в первый раз. Нижняя часть двери все еще была окутана туманом, но верхняя поднялась над берегом на сотни ярдов и росла даже в то мгновение, когда он смотрел на нее, разрывая небо. Он подумал: если там, на другой стороне, есть ангелы, самое время им явиться и сразить иадов. Но дверь открывалась, иады шли и шли, и вместо небес на это откликнулась земля.
Сотрясение скал докатилось и до горы Хармона Почва и даже туман задрожали, вызвав беспокойство в стане Зури. Гарри не видел их, но услышал, как приветственные гимны сменились всхлипами и испуганными восклицаниями.
— Что-то случилось на берегу, — сказал Кокер Эрвину.
— Нужно держаться в стороне. — Бывший юрист испуганно взглянул на кресты. — Все еще хуже, чем я думал.
— Да, — согласился Кокер. — Но это не значит, что мы не можем посмотреть.
Он поспешил вверх, мимо крестов и связанного Д'Амура, вынуждая Эрвина последовать за ним. Эрвину уже не хотелось никаких тайн — он просто боялся потерять своего последнего товарища и при этом страстно желал вернуться к той жизни, какой жил до того, как прочел признание Мак-ферсона С ее тривиальностью и простотой; со всеми мелочами, что его окружали. В той жизни имелись огорчения: испорченные продукты в холодильнике; пятно на любимом галстуке; утро перед зеркалом, когда он с грустью отмечал, что живот становится больше, а волос на голове меньше. Воз можно, это была бесцельная и банальная жизнь, но он решительно предпочитал ее тому, что видел сейчас, — крестам с окоченевшими телами и ужасу, что таился в тумане.
— Видишь? — спросил Кокер, когда Эрвин догнал его.
Конечно, Эрвин видел. Мог ли он не видеть этого? Огромная дверь вырастала из тумана и уходила в небо. За порогом был берег, о который бились суровые темные волны.
И хуже всего — черная зловещая стена, двигавшаяся по берегу прямо к ним.
— Это оно? — спросил Эрвин. Он ожидал чего-то более понятного: например, орды палачей с орудиями пыток. А то, что было здесь, он мог обнаружить под закрытыми веками: шевелящаяся темнота.
Кокер что-то ответил, но Эрвин не услышал его из-за грохота. Берег содрогался, будто чувствовал идущее по нему великое зло; каждая конвульсия взметала вверх валуны величиной с дом. Кокер тем временем шел вперед по земле, вдруг утратившей твердость. Камни, грязь и трава смешались в студенистую массу, порой доходившую Кокеру до колен и влиявшую даже на призрачное тело — дважды его сбивало с ног и отшвыривало назад к Эрвину.
Кокер боролся с бурей не для того, чтобы просто посмотреть на содрогающийся берег. С другой стороны прохода на зыбкую землю ступили двое — старая женщина на спине мужчины, который, казалось, был едва жив. Кокер отчаянно стремился к ним. На голове мужчине зияла рана. Эрвин не знал, почему Кокера так заинтересовали эти несчастные, но он решил помочь и с опаской ступил в жидкую грязь.
Тут он расслышал слова Кокера:
— Господи! Посмотри на нее, Тузейкер!
— А что такое? — закричал Эрвин в ответ.
— Это же Мэв, Тузейкер! Это моя жена!
Землетрясение не отвлекло Барто от его задачи. Чем сильнее дрожало все вокруг, тем больше он спешил, словно распятие Д'Амура являлось целью его жизни.
Когда он отвязывал Гарри от столба, из тумана появился один из спутников Посвященного — существо с гладким розовым лицом и кривыми ножками карлика. Он подобрал молоток, и Барто решил, что ему пришли помочь, и махнул рукой в сторону креста. Вместо этого карлик размахнулся и ударил его молотком по лицу. Барто упал, а карлик подскочил к нему и ударил еще раз. Из треснувшего черепа плотника хлынула белая жидкость. Он взвыл, но в общем грохоте его призыв о помощи никто не услышал. Он попытался встать, но встретил еще один удар молотка и вытянулся на земле у подножия пустого креста.
Гарри тем временем старался высвободить связанные руки, но карлик уже спешил к нему с ножом, снятым с пояса Барто.
— Неприятно, правда? — спросил он гнусавым голосом, перерезая путы. — Одна веревка, и человек становится беспомощным, как муха. Кстати, что там происходит?
— Не знаю. — Веревка упала, и Д'Амур стал разминать затекшие руки. — Спасибо. Почему ты…
— Я Рауль, Гарри.
— Рауль?
Розовое лицо просияло.
— Я все-таки нашел себе тело! В нем, правда, есть еще кто-то, но он полный кретин.
— А где Тесла?
— Меня оторвало от нее у двери. Той силе я не мог противиться. Меня просто вырвало из ее головы.
— А где она сейчас?
— Думаю, поехала к Грилло. Я хочу найти ее до того, как все кончится. Нужно попрощаться. А как ты?
Взгляд Гарри не отрывался от хаоса по ту сторону прохода.
— Когда придут иады…
— Я знаю, — отозвался Гарри. — Они снимут с меня го лову и набьют ее дерьмом.
Глаза у Гарри слезились, зубы стучали, татуировки страшно зудели. В воздухе уже чувствовалось приближение врага.
— Это дьявол, Рауль? — проговорил он.
— Если хочешь, зови их так. Гарри кивнул. Хороший ответ.
— Так ты не идешь? — спросил Рауль.
— Нет. Я пришел сюда, чтобы увидеть врага в лицо и сопротивляться ему, как могу.
— Тогда желаю удачи. — Новая волна сотрясла землю, и Рауль едва удержался на своих маленьких ножках. — Я пойду.
Он повернулся и поспешил вниз, а Гарри возобновил подъем. В земле множились и увеличивались трещины шириной в ярд и больше. Земля и камни вокруг них разжижались и стекали в бездну.
Дальше открывалась сама нейрика, уже достигшая ширины в тридцать ярдов. Берег за ней больше не походил на то завораживающее зрелище, какое Гарри наблюдал в святилище Заим-Карасофия. Невдалеке подымалась гигантская стена Иад, а перед ней земля превратилась в водоворот камней и грязи. Это, однако, не остановило влияния иадов на сознание Д'Амура. Он почувствовал волну отвращения к себе и к миру. Он был болен, он хотел испытать все зло мира, и вот оно шло к нему; теперь ему оставалось только убить себя.
Он попытался стряхнуть наваждение, но бесполезно. Го лову его заполнили образы смерти: тело Теда Дюссельдорфа на цементном полу; разорванные трупы Заим-Карасофия, сидящая перед пламенем свечей мертвая Мария Назарено. Он слышал их рыдания и вопли, и все они обвиняли его в своей гибели.
