мне премию дадут. Бабушка сказала, что мою фамилию и номер школы записали…
— За что премию? Ведь не ты же шпиона поймал — удивился Слава.
— Да я из-за Спутника… — Дима сложил ладони лодочкой, словно приготовился нырять в воду, — подвиг совершил. Жизнью жертвовал.
— Жизнью?
— А ты думал? Я его в Сокольниках весной из пруда вытащил. По пояс в воду залез.
— Тебе еще тогда от мамы влетело.
— Ну и что? А теперь Спутник, может, государственную границу охраняет. Понял?
— Понять-то понял… — Слава переступил с ноги на ногу и тихо добавил: — Рыбы все равно лучше.
— Безусловно, молодой человек! — К ним подошел профессор в пенсне, положил Славе руку на плечо и, закинув голову, будто собирался читать лекцию, произнес:
— Рыбы в аквариуме — поэзия. Блок, Брюсов, Багрицкий… Да-да… уверяю вас как старый литератор.
— Позвольте, товарищ, — бывший военный в шинели, молчавший дотоле, подошел к профессору и возразил: — А чем, по-вашему, собаки плохи? Прежде я служил на границе вместе с Карацупой…
И между профессором и пограничником разгорелся жаркий спор. Один без конца поправлял пенсне и декламировал:
Другой же, рубя рукой воздух, отвечал твердо, отрывисто: «Туман, след, выстрел»…
Мальчики спорили тоже.
— А знаешь, — говорил Слава, — какие у меня петухи есть?
— Петухи? В аквариуме? Ха-ха…
— Да я серьезно. Рыбы так называются… голубые они и по вечерам светятся.
— Светятся не светятся — все равно глупые. А собака тебе и шпиона поймает, и стойку сделает, и кошелек найдет. О чем спорить? — И Чиликин надвинул Славе шапку на самые глаза.
— Прощай, пограничник! — надувшись, сказал Слава. — Смотри, шпиона не пропусти.
— А ты, рыбник, не задавайся, а то собаку спущу. Марс, куси-ка его за пятки!
— Ав… ав… — пронеслось по рынку.
Это пробовал свои силы «таежный волк».
Спору этому, возможно, и конца не было бы. Но тут профессор важно поправил пенсне, кашлянул и ободряюще кивнул Славе:
— Не грустите, коллега. Я тоже некоторым образом рыбник. Давайте-ка лучше с вами направимся к выходу и побеседуем.
Так возникла эта дружба. Слава пошел с профессором Дима с пограничником. Но не будем тому удивляться! Ведь на птичьем рынке люди очень похожи друг на друга и каждый по-своему беззаветно любит рыб, птиц, собак, кроликов… И любовь эта не проходит с годами.
НОЧНОЙ РАЗБОЙНИК
Смеркалось. Я возвращался со станции в лагерь и шел по берегу реки. Кама чуть слышно бормотала сквозь сон. Ночной ласточкой скользнула над водой летучая мышь и скрылась в зарослях ивняка. Вдруг в трех шагах от меня в сыром осиннике кто-то завозился, зашуршал, фыркнул. Я замер и постоял с минуту в нерешительности. Шуршание и фырканье повторились, словно кто-то простыл и легонько чихал. Я разбросал палую листву и заметил ежа. Весь в листьях, хвое и мхе зверек показался мне смешным и нарядным.
Закатал ежа в плащ и принес к себе в отряд. Ребята сразу обрадовались:
— Смотрите! Смотрите! Прямо живой гербарий!
Как на грех, ящика в тот вечер мы не нашли, и я решил взять ежа на ночь к себе на терраску. На следующий день мы с ребятами должны были ехать на пароходе.
Проснулся чуть свет, обшарил все углы — ежа нигде нет. Неужели утек Гербарий? Взглянул на часы — семь. Пора в лагерь, где я работаю вожатым. Вскинул рюкзак на плечо и скорей к своим пионерам.
По пути решил не говорить ребятам о беглеце. Зачем их расстраивать! Может, в походе другого ежа поймаем…
После завтрака мы с песней подошли к пристани. Белоснежный пароход «Сергей Есенин» тихонько покачивался у причала.
Кама текла ласково и покорно, с тихим урчанием перекатывая поблескивающую на берегу разноцветную гальку.
Пароход звучно гуднул, отвалил от пристани — позади остались луга, косогоры, деревеньки…
Ребята, переговариваясь, смотрели на лесистый берег, на высокого седого капитана в белом кителе, на расторопных матросов.
Я задумался: куда мог запропаститься ежик? На терраске все перерыл… Не мог же еж, в самом деле, в окно выпрыгнуть!
В это время Витя Михеев случайно облокотился на мой рюкзак:
— Ой! Что у вас, иголки там?
Я удивился:
— Какие иголки?
А Маша Сутеева говорит:
— Хорошо, что иголку взяли. Мальчишки обязательно в походе что-нибудь порвут…
— Да нет же, — недоумевал я. — Никаких иголок я не брал.
— А все же взгляните, — настаивал Витя. — Колется что-то.
Я развязал рюкзак. Смотрю, а там, внизу, между сахаром и печеньем, свернувшись
