сопротивление мы с тобой можем оказать с нашими двумя пукалками, если на нас немцы попрут или поляки? Да они и не станут озеро форсировать — сбоку влегкую обойдут. Так что все, что мы можем, — это нарушителей ловить, а в этом проку от тебя не будет.
— А с тебя, значит, будет? Откуда ты знаешь, если никогда их не ловил?
— Будет. Меня-то этому учили. И вообще, отстань от меня и иди тихо, а то по тыкве схлопочешь!
— Я и не приставал, очень надо.
— Вот и заткнись!
Некоторое время пограничники шли молча. Первым голос подал младший:
— Шарунас!
— Чего тебе?
— Вот ты говоришь, что нарушителей тут не бывает…
— Ну?
— А это тогда кто? Святые апостолы? — Гинтас торжествующе показал на выплывавшую из туманного сгустка лодку.
— Ах ты, мать честная! Ну и везение у тебя, парень! Ох… Вот что… Тут метров сто пятьдесят, пока они причалят, пока наверх вскарабкаются… Ты это, Гинтас, шуруй что есть духу на заставу, поднимай в ружье! А я пока за ними прослежу. Далеко уйти не успеют. Дуй давай!
По лицу новобранца было понятно, что роль мальчика на побегушках его не устраивает. Он нерешительно потоптался на месте и спросил:
— А почему мы это… не вступим в бой? А на заставе бы услышали и прибежали.
— Ты дурак или как? Какой бой? Их четверо, а за спиной у них не удочки торчат, а стволы, и они их не просто так носят, как некоторые. Ухлопают тебя, а мне отвечать! Короче, я приказываю: одна нога здесь, другая там! — Шарунас демонстративно отвернулся и припал к биноклю.
Гинтас нехотя повернулся и небыстро побежал, хлопая голенищами здоровенных сапог. Его напарник во все глаза вглядывался в быстро приближающуюся лодку. Теперь он видел, что людей в лодке не четверо, а пятеро, — один сидел на дне и оттого был малозаметен из-за спины гребца, и неудивительно, поскольку этот гребец был сам шириной с лодку. Не успел Шарунас порадоваться, что послал за подмогой, как тишину разодрал выстрел. Лодка тотчас начала разворачиваться — тут слева громыхнуло снова, и один человек из нее рухнул в воду. Шарунас лишь теперь сообразил, что происходит. Гигантскими скачками он понесся в направлении, в котором послал мальчишку, и едва успел толкнуть того под локоть, так что пуля, предназначавшаяся кому-то из пассажиров лодки, обиженно взвизгнув, ушла в туманное молоко.
Гинтас обернулся недоуменно:
— Ты спятил? Я бы сейчас второго снял! — И тут же получил тяжеленную затрещину по лучащемуся гордостью и ликованием лицу. Размазывая хлынувшую из носа кровь по юным щекам, крикнул: — За что?
— За что?! — заорал в бешенстве Шарунас. — А за что ты его убил, идиот несчастный?
— Он же нарушитель… — пролепетал Гинтас.
— А что, за нарушение границы у нас смертная казнь без суда и следствия, говнюк ты этакий? Да он даже на берег не вышел! Тебе же, засранцу, литовским языком объясняли — граница проходит по
Первый выстрел расщепил правый борт совсем близко от меня — в щеку брызнули деревянные иглы, — и в тот же миг слева снизу — вода. «Харон» крикнул: «Жми!» и резко заложил руль влево, Мотя выругался матерно и замолотил веслами с бешеной скоростью. Потом еще выстрел — почти не услышала его — из-за грохотания собственного пульса в ушах, почувствовала, что корма резко приподнялась. Обернулась, а «Харона» нет. Был еще, кажется, третий выстрел, а после — ничего, только сумасшедший плеск воды и паровозное дыхание Моти. Поднялась и села к рулю, хотя смысла в том было мало, но зато убедилась, что Марти и Шоно живы.
Мотя домчал нас назад с невероятной скоростью — лодка врезалась в песок с такой силой, что я не удержалась на банке, упала на колени в стремительно прибывающую воду. Спешно выгрузились на сушу, по счастью, всего метрах в пятидесяти от схрона. Оттолкнули полузатопленное суденышко от берега, не сговариваясь, кинулись в грот. Первое, что сказал Мотя, рухнув на деревянный настил и отдышавшись: «Как вам повезло, что я когда-то был загребным в Кембриджской сборной! Самым тяжелым за всю историю, между прочим». Потом добавил по-русски: «Жалко Донатаса. Хороший был мужик, хоть и жадный. Вода ему пухом». Марти спросил: «Что будем делать?» Шоно ответил: «Пережидать переполох в курятнике».
Старый лис как всегда оказался прав. Через несколько минут издалека донеслось монотонное гудение лодочного мотора, — быстро наросло до
— Си большой октавы, — вдруг сказал из кромешной темноты Мартин.
— Скорее, си с четвертью, — поправил его Мотя, когда звук вернулся опять.
— Это тебе из-за эха кажется, — вступил Шоно. — Тут чистое си.
Под это чистое си я заснула — как будто меня выключили.
барух ата адонай элокейну мелех а олам[75]
иже еси на небеси
ну и так далее
ты знаешь
я никогда ни о чем тебя не просил
ну разве что тогда
но никогда за себя
уж это точно
мне вообще ужасно не нравится весь этот а идише шахер-махер[76]
с тобой
я думаю
тебе очень трудно с нами
я даже наверное сочувствую
хотя это смешно
да
в моем нынешнем положении
кто лучше тебя знает
какая у меня в душе сейчас срань господня
ой
прости господи
