между правителями. Саргатан снова пренебрег миром, но на этот раз, надеюсь, мы станем сражаться за правое дело.
Элигор посмотрел на Валефара и именно тогда понял, как его господину повезло с другом.
— Я тоже, — ответил капитан. Оба демона повернулись к двери.
— Он нам все-таки понадобится, Элигор.
— Кто?
— Барон. Его отряд ненадежен, но придется использовать и его. Не спуская глаз с командира.
— Понятно. Сейчас отправлюсь к нему, проверю, как повлияло на него одиночество.
Валефар начертал в воздухе несколько командных глифов, объединил их в сияющую пирамиду и отправил к Фарайи.
— Ты готов к тому, что нас ждет, Элигор?
— Да, Валефар. А ты?
— До ямы Авадона, — ответил Валефар и усмехнулся.
Архидемон отвернулся, и Элигор открыл дверь. Что-то заставило его бросить еще один взгляд на Валефара.
Тот вновь подошел к окну. Он простер свои дымящиеся ладони над футляром меча, и на мгновение Элигору показалось, что он молится. Пораженный нелепостью этой мысли, Элигор мотнул головой и осторожно прикрыл дверь. Направляясь к Фарайи, он попытался сосредоточиться на предстоявшем непростом разговоре.
Приблизившись к двери барона, Элигор постучал, но ответа не дождался. Он прижал к двери ухо и услышал ритмично повторявшийся неясный звук — как будто тихое жужжание. Элигор вошел и сразу сотворил глиф-светильник, чтобы рассеять царившую вокруг тьму. Обстановка комнаты вроде бы совсем не изменилась. Только пройдя чуть дальше, капитан смог оценить размеры разрушений. Каждый предмет, каждый фут потолка и стен был словно разрублен и рассечен очень острым лезвием, мясо кирпичей свисало длинными кровавыми обрывками, пол стал неровным, а редкая мебель качалась на порезанных мечом костяных ножках. И завершал картину непрекращающийся скрежет, как будто металлом о камень.
Элигор положил ладонь на рукоять своего меча: чего ждать от этого безумца?
Но как оказалось, барон безумцем вовсе не выглядел. Спокойный, сосредоточенный, он сидел на полу и точил свой черный меч уверенными, точными движениями.
— Фарайи, ты…
— Я в полном порядке, Элигор.
— О твоих покоях этого не скажешь.
Фарайи пожал плечами.
— Да, немного погорячился.
Элигор все еще не снимал руки с меча.
— Но уже остыл?
— Конечно. Чего тут не понять? Меня заперли за особое усердие в отлично выполненной работе. Ты бы тоже взбеленился.
Элигор обратил внимание, как дрожит веко барона.
— Но означает ли это, что я не способен выполнять свой долг? — спросил Фарайи под аккомпанемент песни камня и клинка.
— Ты не мог бы на время разговора отложить камень?
Фарайи без споров прекратил привычное занятие, возможно скрашивавшее долгие часы и дни его заключения.
— Только что получил сообщение о войне и соответствующие приказы, — равнодушно сказал барон. — Значит, моему заключению пришел конец. Или в нем наступил перерыв. Государю понадобились мои услуги.
— Да, понадобились. И не только твои.
— И меня выпустят, чтобы, когда надобность пройдет, снова запереть?
— Нет, Фарайи, нет. Саргатан предлагает тебе возможность не только восстановить свое положение, но и завоевать его доверие. И полагаю, что другая такая возможность уже не представится.
— Другой возможности не надо! — Фарайи вскочил, словно подброшенный пружиной. Глаза его сверкали. Точным движением он вбросил меч в ножны. — Я послужу моему государю, Элигор. Я стал мудрее после сидения в этих стенах. И сильнее.
При свете глифа Элигор снова уловил странное подергивание века барона.
— Не сомневаюсь, Фарайи, — сказал Элигор ровно, но искренности в голосе не было.
Он как раз сильно сомневался, хотя и не понимая почему. Барон явно изменился, и Элигору эти изменения не нравились. Но что произошло с этим спокойным и рассудительным странником Пустошей? Что разъедает его изнутри? Да, за бароном нужно наблюдать внимательно, и лучше заняться этим лично. Не хотелось бы, чтобы новая энергия обернулась против Саргатана.
— Надо бы все это прибрать. — Элигор скупым жестом указал на беспорядок в помещении. — Пусть остается между нами…
Фарайи лишь равнодушно хрюкнул и презрительно посмотрел себе под ноги.
Встревоженный, Элигор взмыл над Адамантинарксом. Он бросил взор вниз, вбирая в себя темное величие города, его широких проспектов и огромных куполов, сотен озаренных огнями зданий, кишащих демонами и душами, многоцветных, сияющих глифов, застывшей навечно армии огромных статуй, и подумал о том, как изменится столица, когда развернется война с самыми невероятными силами Ада. А потом взгляд капитана переместился на медленно текущий Ахерон, Реку Слез, и досадная мысль неожиданно пришла ему в голову, что это, в конце концов, не самое приятное соседство, жуткое предзнаменование для города, судьба которого сейчас в лучшем случае неопределенна.
XXI
С тех пор как он обрел себя, к нему вернулись сны. Сны о жизни до Ада. И снилось ему из ночи в ночь одно и то же. Он понимал, что это — сон, но понимание не приносило облегчения. И оставалась тяжесть в руках, которые были словно отлиты из бронзы, хотя ноша, которую он нес во сне, была легка, почти невесома. И она — плакала. Каждый раз ему снилось, что он опускает взгляд и всматривается в чистые детские глаза, как будто стремясь найти поддержку в их невинности, и тогда сердце его готово было остановиться от бешеного стука, а грудь разрывала ненависть! Нет, не к ней. А к
В ноздри ворвался едкий дым, и ненависть, казалось, забила рот, мешая кричать.
Дочь мирно заворковала. Он так любил эти ее песенки и сейчас засомневался,
