– Ох… ох… только не говорите моей маме, – взмолилась она. На глазах у нее выступили слезы. – Не говорите моей маме… пожалуйста…
– Ну же, будет, будет вам, – встревожилась мисс Хонивуд, при виде горя Салли временно забывая о чопорности. – Не волнуйтесь. Никто в «Пеликане» вашей матушке ни словечка не скажет, Салли, уж будьте уверены.
– Ох… я совсем стара, – воскликнула Салли. – Где я? Это моя комната? А где ж мои зубы? Мысли мешаются. Я… я словно сама не своя. Уж и не знаю, кто я.
– Вы – Салли, – проговорил добросердечный священник, выступая вперед и беря ее за руку. – Мисс Салли Спринкл из «Синего пеликана».
– «Пеликан»? Спринкл? Уж и не знаю… ох! – воскликнула Салли уже совсем иным тоном, приподнимаясь на локтях. – А где мой постреленок?
– Это еще кто? – переспросила Мэри Клинч, озадаченно хмурясь. – Салли, вы о ком?
– Да мой постреленок – куда ж он удрал-то? С ним так весело!
– О чем она, мисс? Что еще за постреленок?
– Салли, – промолвила мисс Хонивуд, – вас кто-то навещает? Кто такой этот ваш постреленок?
– Да я все про этого бедного крошку, – улыбнулась Салли. – Про того бедняжку, что ко мне, бывало, заглядывает. По ночам приходит.
На всех лицах отразилось недоумение – на всех, кроме как у Салли. Старушка просто-таки лучилась радостью.
– Я ж говорю, она с кем-то болтает! – выпалил Джордж Гусик.
– Этот мой постреленок такой уж славный мальчуган, – бессвязно тараторила Салли. – Но всегда грустный. Что-то его гнетет, я знаю. Нужно, чтобы кто-то его подбодрил и утешил! Вот я и пыталась, понимаете… Ох! – Старушка снова забеспокоилась, словно в голову ей пришла некая тревожная мысль. – Я, кажется, припоминаю… Он стоял вон там, у двери, – искривленный палец указал в направлении Джорджа Гусика, – мне так хотелось встать с постели и подойти к нему. Бедный паренек… такой печальный! И тут, на моих глазах, его ручонки сложились в кулаки, глаза жутко вспыхнули, он на меня оскалился… А потом лицо у него позеленело, а голова и вовсе растаяла. До чего жуткое было зрелище… такое жуткое… я так испугалась… верно, с кровати упала… а теперь мой бедный постреленок возьми да исчезни! Ох, мне так жаль, так жаль… пожалуйста, только маме не говорите…
Предоставляю вашему воображению домыслить, что за эффект произвела эта речь на слушателей.
– Ночной кошмар, – заключил священник, оглядываясь на своих спутников. – Чему еще и быть, как не ночному кошмару?
– Старая леди с катушек съехала, – доверительно сообщил Джордж мистеру Стингеру и мистеру Томпсону.
– Послушайте, – проговорил доктор Дэмп, – а как выглядел этот паренек? Вы не могли бы его описать?
– Да просто мальчишка… мой маленький постреленок… хотя приходил-то он ко мне раза три-четыре, не больше, – отвечала Салли. – У него роскошные рыжие кудри, и глаза такие чудесные, такие печальные глаза. Ну, конечно, это все было до того, как лицо у него позеленело, а голова растаяла. Жаль его – он, видите ли, хромоножка…
– Хромой? Салли, он хромает? – резко вмешалась мисс Хонивуд.
И одарила чопорным взором Мэри Клинч, которая при словах Салли заметно разволновалась. Хозяйка и служанка переглянулись – точно разделяли некую тайну и благодаря этому знанию заранее могли предсказать, что именно сообщит старуха.
– Да с ножкой у него неладно, – пояснила Салли. – Левая нога у него усохла – ее паралич разбил, – вот и не действует. Думаю, поэтому он такой грустный. Бедный малыш! Ох… до чего ж я устала… совсем расхворалась я сегодня.
Владелица «Пеликана» не сразу нашлась что ответить.
Вопреки обыкновению, она стояла, погруженная в мысли, целиком уйдя в созерцание неких отдаленных горизонтов.
Мэри Клинч, напротив, в лучших своих традициях, уже нацелилась проглотить собственные пальцы. Синеглазая Бриджет в замешательстве наблюдала за ними обеими, а доктор Дэмп, пытаясь снять напряжение, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Господи милосердный, да ведь никаких мальчиков в этом доме и в помине нет, – и, обернувшись к мисс Хонивуд, уточнил: – Не так ли?
– Вот уже много, много лет, как нет, – покачала головой мисс Молл.
– Старая леди совсем сбрендила, – авторитетно объявил Джордж Гусик. – Что еще за чушь насчет ребятенка? Никаких таких детей в «Пеликане» нет. – Здесь юный Джордж расправил плечи, изображая из себя человека бывалого и зрелого, чтобы никто, не дай Боже, не принял его за одного из вышеупомянутых малолеток.
– Сдается мне, – проговорила мисс Хонивуд, вновь обретая всю свою чопорность и угловатость и, следовательно, становясь самой собой. – Сдается мне, вам, Джордж Гусик, самое время вернуться к своим обязанностям. Будьте так добры, позаботьтесь о наших добрых друзьях в общей зале.
– Да, мисс, – вздохнул Джордж. Уходить с места событий ему отчаянно не хотелось, но, вспомнив о подвергающихся опасности ушах, он покорился неизбежному.
– Послушайте, – нетерпеливо бросил доктор Дэмп, – тут что-то нечисто, и я хочу понять в чем дело. Так есть в доме мальчик или нет?
– Никаких мальчиков тут не живет, – отвечала мисс Хонивуд. – Сейчас по крайней мере.
Нимало не удовлетворенный ответом, доктор перевел взгляд на Мэри Клинч, которая кусала пальцы с видом настолько перепуганным, насколько сие допустимо для старшей горничной. Доктор оглянулся на Бриджет, затем на Салли, что уже погрузилась в дрему, а затем на священника, чье встревоженное лицо наводило на мысль о том, что эту жилу, пожалуй, стоит разрабатывать.
– Святой отец? Вы всегда – сущий кладезь информации. Тут какая-то тайна?
Мистер Нэш искоса глянул на мисс Хонивуд и осторожно проговорил:
– Судя по описанию, очень похоже на сынишку Лосонов.
– А это еще кто такой?
– Рыжий мальчик-хромоножка, что жил некогда в этом доме. Видите ли, «Пеликан» принадлежал его родителям – давным-давно это был частный особняк. Отец был пивоваром, с большими родственными связями по всему Солтхеду.
– Частный особняк? – поднял брови доктор Дэмп. – Сколько я себя помню, здесь – «Синий пеликан»; то есть по меньшей мере лет сорок.
– Да-да, вы правы.
Явная сдержанность священника еще пуще раздразнила любопытство высокоученого целителя.
– А что ж мальчик? Сынишка Лосонов?
– Он жил в этой самой комнате, – проговорила мисс Хонивуд. Ее светлые глаза задумчиво скользнули по уютной, скромно обставленной комнатушке. – С тех пор небось лет восемьдесят минуло.
– И что же?
– В этой самой комнате он и умер – от лихорадки, родители так и не оправились от удара. Он, видите ли, был единственным ребенком, и другого не предвиделось. Долгие годы они ничего в комнате не меняли, все сохраняли как есть, словно мальчик по-прежнему в ней живет. Более того, твердили, что он и не умирал вовсе. Весь приход считал их сумасшедшими.
