очень надеялся, что так оно и есть на самом деле. Ему, чтобы жить дальше, нужен был от нее какой-нибудь сигнал – любой, даже самый пустяшный знак, который бы свидетельствовал о том, что она жива и здорова.
«Странная это вещь – чувства и воображение, – с надрывающей душу тоской подумал Меррик. – Временами тебе кажется, что твоя любовь – вот она, совсем рядом; ты сжимаешь любимую женщину в объятиях, прикасаешься к ней губами, ласкаешь ее, но... В следующее мгновение ты словно просыпаешься, и реальность предстает перед тобой во всей своей неприглядности. Ты здесь, за замковым рвом, она, твоя любовь, – там, взаперти. И что бы ты ни делал, любая попытка выручить любимую женщину, вырвать ее из лап врагов ни к чему не приводит...»
Меррик долго стоял в опасной близости от стен Камроуза, и душа его переполнялась гневом и желчью. Наконец слабый огонек, светивший в окне башни, погас, и Меррик поник головой, понимая, что он не в силах в данную минуту ничего изменить, и признавая свою беспомощность перед ликом жестокого рока. Рухнув на колени в грязь, и устремив взгляд к темному далекому небу, Меррик стал горячо умолять Творца сохранить Клио жизнь и дать ему возможность снова с ней встретиться, чтобы исправить то зло, которое он невольно ей причинил.
Он молился во здравие и спасение Клио – его Клио, – женщины, которая значила для него в этом мире все и которая была ему дороже даже собственной жизни.
На следующий вечер солдаты приволокли к нему рыдающего и стенающего, как сотня кающихся грешников, брата Дисмаса. Увидев Меррика, монах бросился к нему и рухнул перед ним на колени.
Из не слишком вразумительной речи замкового капеллана можно было, однако, заключить, что его послали к Красному Льву валлийцы с даром от Дэвида ап Граффида. Монах полез за пазуху и извлек пропитанное засохшей кровью женское платье.
Меррик некоторое время молча разглядывал предназначавшийся ему ужасный дар валлийского мятежника. Он узнал платье – это был тот самый безобразный желтый наряд, который Клио натянула на себя в первый день его пребывания в Камроузе. Худшего подарка Меррик не мог ожидать даже от своих самых страшных врагов – неверных сарацинов на Востоке. Коричневые разводы засохшей крови, во многих местах запятнавшие материю, служили наглядным свидетельством кровавого насилия, которому подверглась обладательница платья... Тем не менее Меррик продолжал надеяться. Часть его сознания упорно отказывалась признавать, что Клио мертва. В конце концов, она могла отдать платье какой-нибудь служанке, крестьянке – да кому угодно...
– Она умерла, милорд! – стенал, воздевая к нему руки, брат Дисмас. – Она умерла...
– Кто?
– Я видел, как она падала с лестницы, кувыркаясь в воздухе, словно соломенная кукла. А потом я видел, как она лежала внизу на булыжниках двора, залитая собственной кровью. Она была в платье – в этом платье, милорд! – Брат Дисмас ткнул Меррику чуть не под самый нос залитый кровью наряд. – А еще я знаю, что при падении она потеряла свое дитя, которое носила под сердцем...
– Свое дитя?! – Меррик схватил монаха за ворот сутаны и подтянул его к себе поближе, чтобы видеть его глаза. – Но Клио не была беременна! Так кто умер? Кто умер, черт тебя дери, глупый монах?
Меррик принялся трясти брата Дисмаса с такой силой, что у того начали клацать зубы. Брат Дисмас невидящим взором смотрел прямо перед собой, но стенать тем не менее прекратил.
– Так кто же все-таки умер? – повторил свой вопрос Меррик.
– Мне страшно вымолвить подобные слова, милорд, но это была ваша жена. Клянусь всеми святыми, это была леди Клио!
40
Старая Глэдис неслышно двигалась по комнате, в которой их заперли валлийцы, а Клио, лежа на продавленном тюфяке, молча наблюдала за ней. Она знала, что лишилась своего ребенка, хотя и не помнила досконально, как это случилось. Помнила только сильнейшую боль, которая вдруг пронизала ее тело, и свой собственный отчаянный вопль, но все подробности этого события для нее были словно окутаны некой пеленой. Еще ей смутно припоминалось, как над ней склонялись какие-то блеклые силуэты, как хлестала ее по щекам Глэдис. Сама же она в это время, скорчившись от спазмов, что было силы прижимала ладони к животу, чувствуя, как снова и снова на нее волнами накатывает нестерпимая боль.
На самом деле у Глэдис и в мыслях не было бить несчастную Клио. Просто старуха хотела с помощью нескольких пощечин привести молодую женщину в сознание и не позволить ей истечь кровью, поскольку в борьбе за жизнь требовалось и ее, Клио, персональное участие. По счастью, это сражение со смертью старухе удалось выиграть.
Когда Клио забывалась сном, время летело быстро. Но когда она приходила в себя, время обретало совсем иные свойства и тянулось, словно резиновое. Совсем невмоготу ей стало, когда Клио начала подниматься с постели и, пододвигая к стене скамью, получила возможность сквозь пробитую в стене амбразуру наблюдать за происходящим.
Она видела в поле вокруг замка огни костров, горящих в лагере Меррика, и даже очертания высокого шатра, в котором, по глубокому убеждению Клио, пребывал во время осады ее муж.
Меррик был так близко от нее – рукой подать – и в то же время очень и очень далеко, будто на другом конце земли...
Устремив на старуху затуманенный слезами взгляд, Клио вздохнула.
– А ведь я его опять подвела, верно?
– Это кого же? Своего мужа, что ли?
Клио кивнула.
