– Похоже, что так.
– Какой же мудрой мыслью по этому поводу одарили нас господа ученые епископы? Как- никак, нам, бедным заблудшим душам, предстоит теперь эти откровения толковать, чтобы жить, повинуясь папскому эдикту.
– В Италии и на Востоке светлые волосы у женщин в особой цене, – начал Роджер издалека, решив раскрыть перед приятелем суть вопроса. – Дошло до того, что некоторые дамы весь день сидят на солнцепеке с непокрытой головой, чтобы выбелить волосы. Другие – по той же самой причине – носят крохотные шляпки без полей или втирают в голову лимонный сок и даже мочу. Так вот, церковь провозгласила, что подобные действия дурно влияют на мыслительные способности женщины и наполняют ее душу греховными помышлениями.
Меррик уловил в голосе приятеля скрытую издевку – и не ошибся.
– Кто знает, может быть, леди Клио тоже выбеливает волосы, окуная голову в отхожее место, и страдает по этой причине слабоумием, не говоря уже о греховных наклонностях, – добавил Роджер.
Это едкое замечание заставило даже Меррика забыть о своей прославленной сдержанности и расхохотаться.
– Черт, неужели тебе, в самом деле неинтересно, кого тебе предстоит взять в жены? – снова задал ему вопрос Роджер, когда они выехали на открытое место.
– Я беру себе в жены женщину и надеюсь, что она будет вести себя соответственно своему положению, – спокойно сказал Меррик.
Роджер, однако, его уже не слушал. Он смотрел в пространство прямо перед собой и о чем-то сосредоточенно размышлял.
– Клио... – наконец тихо произнес он вслух.
Можно было подумать, что Роджер пробует имя невесты своего приятеля на вкус.
Меррик окинул взглядом расстилавшиеся впереди просторы. Сказать по правде, то пристальное внимание, которое уделял его невесте Роджер, не слишком пришлось ему по душе.
– Знаешь, Меррик, имя Клио звучит так, что наводит на мысли о женщине со светлыми волосами.
Меррик промолчал, и Роджер внимательно на него посмотрел.
– Тебе что, нечего сказать?
– Просто вопрос, какого цвета у моей невесты волосы, меня совершенно не занимает.
– И напрасно, друг мой. Как знать, возможно, со временем ты перестанешь относиться к этому с таким равнодушием. Вдруг она похожа на царицу Египта и волосы у нее черны, как смертный грех? – Роджер чуть помедлил, а потом со смехом выпалил: – Тогда и борода у нее – тоже черная. По ночам, после любовных утех, вы будете коротать время, брея друг друга.
– Еще одна шутка такого рода – и я продемонстрирую тебе, что бритву можно использовать не только для бритья!
– Да брось ты, дружище. Не принимай мою болтовню так близко к сердцу. Неужели ты не понимаешь, что я просто-напросто радуюсь оттого, что снова оказался на родине? Это-то и придает всем моим мыслям излишнюю легкость.
– Ты всегда был легкомысленным человеком.
– Даже если и так, легкость в мыслях – большое подспорье, когда путешествуешь с мрачным парнем вроде тебя. У любого, кто услышит, каким грозным голосом ты отдаешь приказы, сразу же начинают трястись поджилки.
– Некоторые явились в этот мир, чтобы отдавать приказы и повелевать, – надменно заявил Меррик.
Роджер в ответ на эти слова залился громким смехом, но рыцарь никак не отреагировал на веселость приятеля и продолжил свою речь, многозначительно на него поглядывая.
– А некоторые появились на свет только для того, чтобы ржать, как кони, и соблазнять каждую женщину, которая только попадается им на пути.
– Ну уж, не каждую, мой друг! Это слишком. Только такую, у которой все зубы на месте.
– Что ж, нам придется исключить из списка малых детей и бабок.
– Прабабок, – смеясь, сказал Роджер.
Меррик не выдержал и тоже расхохотался. Откровенно говоря, ему нравилось временами позубоскалить с Роджером: его беззлобная веселая болтовня помогала и Меррику легче смотреть на жизнь.
Кольнув коня шпорами, он послал его вперед – вверх по крутому склону, поросшему папоротником, кустарником и маленькими, еще только набиравшими силу дубками. Оказавшись на вершине холма, Меррик невольно придержал лошадь – перед ним, сколько хватало взгляда, расстилалась долина, сплошь покрытая такой яркой зеленью, что у него заломило глаза.
Рыцарь приподнялся на стременах и так долго всматривался в линию горизонта, где небо смыкалось с землей, что она стала расплываться у него перед глазами. Подобного зрелища он, как ни старался, припомнить не мог. Да и то сказать, с того дня, когда он в последний раз
