мышь или недельной давности беспорядок, я вошел в спальню и обнаружил, что тут тоже произошли перемены.
Здесь стояли небольшая кровать (незастеленная, с брошенными в беспорядке одеялами), столик с номером «Миррор», забрызганным кофе, и механическим будильником, стрелки которого замерли на 12.14. Новой здесь была большая фотография в рамке, висевшая на дальней стене. На фотографии был я в детстве — старый рекламный снимок из сериала «Худшее случается в море» — с торчащими зубами, веснушчатый, запечатленный в момент, когда меня просили еще раз улыбнуться в камеру моей неестественной улыбкой. Несколько мгновений я стоял и смотрел. Видеть что-то из того времени — все равно что быть свидетелем чьей-то чужой жизни, я словно наблюдал события, случившиеся с кем-то, кого я в глаза никогда не видел, а познакомился только по газетным заметкам.
Я обратил внимание, что фотография висит косовато. Кот изогнул шею и поднял мохнатую мордочку кверху, словно тоже смотрел на фотографию и не одобрял такого беспорядка. Потом начал мяукать.
— Подожди, — сказал я, — сейчас дам тебе поесть.
Я подошел к фотографии и попытался выровнять ее, но она была плохо отбалансирована и никак не хотела висеть ровно. В раздражении я отодвинул ее в сторону.
Именно в этот момент я и начал чувствовать: что-то тут серьезно не в порядке, — ощутил первые движения червяка в сердцевине яблока.
За фотографией была серая ровная металлическая поверхность. Никаких петель или отверстий на ней я не увидел, только нечто похожее на скважину под ключ, а внутри — острые металлические заусенцы. Это была какая-то непонятица, еще одна тайна в доме моего деда.
Зазвонил дверной звонок.
Кот испуганно мяукнул, втиснулся ко мне между ног и так и остался там, дрожа.
Я ощутил совершенно необъяснимый приступ страха. После секундной паузы звонок повторился. Бросив последний взгляд на металлическую плиту, я поплелся вниз и открыл дверь.
Передо мной стоял человек с кукольным лицом — мистер Джаспер.
— Привет, Генри.
Его появление здесь было настолько из ряда вон выходящим, что я на какое-то время потерял дар речи.
— Нам нужна ваша помощь, — сказал он. — Пригласите меня в дом.
Кот спустился вместе со мной и теперь, дрожа от страха, терся у моих ног.
— Что вы здесь делаете? — спросил я наконец.
— Вы что — не хотите пригласить меня в дом? — Джаспер говорил таким тоном, будто обращался ко мне с какой-то совершенно естественной просьбой, словно его вторжение в дом старика было совершенно нормальным. — Ваш дед предпринял кое-какие меры безопасности. Здесь и в больнице. Нам понадобится ваша помощь.
— Моя помощь? Какого черта вам надо?
— Впустите меня в дом, мистер Ламб.
— Нет, — сказал я, и страх неожиданно пронзил меня. — Я думаю, вы должны немедленно уйти. Это посягательство на неприкосновенность жилища.
Джаспер обнажил зубы в деланом подобии улыбки. Словно испугавшись этой гримасы, кот проскользнул у меня между ног и прыснул прочь.
— Вы что — следили за мной?
— Вы пожалеете, если не впустите меня. Мы дунем, плюнем — ваш домик и развалится.
— Уходите. — Дрожь в моем голосе была почти незаметна. — Или я вызову полицию.
— Ах, мистер Ламб, полиция нам не указ.
И тут он сделал нечто воистину странное. Задрал голову и уставился куда-то вверх.
— Я согласен, сэр, — сказал он, и ничто в его манере не предполагало, что он обращается ко мне. — Я думал, что он будет выглядеть получше. — Его взгляд обшарил меня. — И постройнее, если откровенно. И почище.
— С кем это вы разговариваете? — спросил я.
Джаспер улыбнулся.
— Я ухожу, — сказал он. — Но запомните: в том, что произойдет дальше, вам некого винить, кроме себя самого.
Он развернулся и пошел прочь. Я слушал, как цокают по асфальту его дорогие туфли, но скоро шумы Лондона (рычание машин, вой сирен, чахоточный кашель автомобильных стереодинамиков) поглотили этот звук, и не осталось ничего, свидетельствовавшего, что Джаспер вообще был здесь, ничего, подтверждавшего, что он не игра воображения большого города.
Когда я проснулся на следующее утро, мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить события, случившиеся после вторника. Несколько благодатных секунд все это казалось нематериальным и эфемерным, как сон. Но когда я выбрался из постели, натянул халат и растрепанный, с опухшими глазами поплелся на кухню, все вернулось на свои места, и я громко застонал от этих воспоминаний.
К моему удовольствию, Эбби уже встала и сидела в пижаме на диване. Моя домохозяйка принадлежала к тому разряду женщин, которые выглядят особенно привлекательно в самом своем растрепанном и совершенно неотразимом виде — когда только выбираются из кровати, неприбранные, нечесаные и немного пахнущие сном.
— Привет, — сказала она.
— Доброе утро. — Хотя я и жаждал встреч с нею, но когда видел ее, смущался и не мог найти слов.
— Ты в порядке?
— В полном, — солгал я. — Чудн
— Я понимаю.
Я с трудом проглотил слюну.
— Если хочешь, могу рассказать тебе об этом сегодня вечером.
— Да, хочу.
Я заметил в ней что-то новое.
— А где твоя горошинка?
— А-а, я от нее избавилась. Вообще-то такие штуки не для меня.
Может, виной тому мое воображение, но я был уверен, что она покраснела.
Когда я пришел на работу, возле моего стола стояла Барбара и аккуратно укладывала мои вещички в картонную коробку. Степлер, цветок в горшке, пачку салфеток, древнее фото моего отца.
— Здравствуйте, — сказал я. — Что вы делаете?
— Генри, — девушка побледнела, — вы что — ничего не знаете?
Я и спросить не успел, что она имеет в виду, как на столе зазвонил телефон, требуя моего внимания.
Я поднял трубку.
— Генри Ламб слушает.
— Это Питер. Вы мне нужны на пару слов. Срочно.
Я положил трубку и недоуменно повернулся к Барбаре, которая в ответ только сочувственно пожала плечами.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал я, направляясь в кабинет Хики-Брауна, куда вошел, даже не потрудившись постучать.
Рядом с моим начальником стояла знакомая фигура.
— Вы помните мистера Джаспера? — спросил Питер.
— Доброе утро, — сказал человек с отпилингованным лицом.
— Здравствуйте, — сказал я.
Мистер Джаспер улыбнулся.
— Буду ждать вас в коридоре.
