— В этих файлах есть перечень постановлений, который Совет Рационализаторов должен ратифицировать в течение ближайших трех месяцев. Большей частью речь идет о том, чтобы узаконить принимаемые Сальтини «чрезвычайные меры». И внести их в постоянную политику. Еще кое-что насчет воскресных правил, которые «псипы» пытались пропихнуть через Совет все эти годы. Но кроме того, они желают превратить селективизм в государственную доктрину, и с нашей точки зрения — это самое лучшее, на что они способны. Начнутся разговоры о мятеже…
— Если вам не очень трудно, — вмешался я, — просветите меня, пожалуйста, насчет того, что такое «селективизм».
Маргарет усмехнулась.
— Эволюция происходит быстрее в присутствии разума, но еще быстрее — в присутствии рационального разума.
Наверное, вид у меня стал озадаченным, поскольку Торвальд поспешил объяснить:
— Таким образом наши ультрарелигиозные сограждане объясняют тот факт, почему ко времени прибытия колонистов на Нансене уже существовала жизнь. Они считают, что интеллект — рациональная цель жизни, и потому жизнь развивается быстрее, когда вокруг — множество интеллектов. И потому, дескать, что эта планета была самой судьбой предназначена для того, чтобы стать родиной Рационального Христианства, одного этого предназначения хватило для того, чтобы эволюция на Нансене пошла в тысячу раз быстрее, чем если бы это было не так.
Мне было очень трудно удержаться от смеха, но я удержался, поскольку дал себе слово ни над чем каледонским не потешаться.
Пол вздохнул и сказал:
— На самом деле такую теорию мог бы разнести в пух и прах не самый умный богослов. Ведь если Бог — это бесконечный разум и присутствует во вселенной повсюду, то тогда (если гипотеза селективистов верна) камни, звезды и даже вакуум были бы живыми.
— И что же, они на самом деле собираются сделать эту точку зрения всеобщей доктриной? — спросила Маргарет так, словно до сих пор не могла в это поверить.
— Может быть, кто-нибудь скажет мне, какое это имеет значение? — полюбопытствовал я.
— Ты должен будешь поклясться в том, что веришь в доктрину целиком и полностью, прежде чем примешь крещение, — объяснил Торвальд. — А крещение ты должен принять за три дня до голосования.
— Стало быть, они готовы предать анафеме всех, кроме тех безумцев, кто их поддерживает? Нам это как-то совсем не на руку.
— Ха! Погоди, еще не то будет. Посмотрим, что ты скажешь, когда обычному верующему, регулярно посещающему церковь, надо будет приносить клятву о том, что он верит в сущую чепуху, прежде чем ему будет позволено голосовать против повышения налогов. Лучшей поддержки нам и ожидать нечего.
Я поверил Торвальду на слово. Даже теперь, когда я по уши погряз в каледонской политике, умом я ее постичь не мог, как ни силился.
— Не стоит ли нам обсудить что-нибудь еще, помимо программы путчистов? — спросила Маргарет, отрезая себе еще кусок лазаньи. — У меня такое впечатление, что если в данный момент в Каледонии существует сопротивление, то нас можно считать его руководителями.
Торвальд усмехнулся и сказал:
— Есть у меня одна довольно дурацкая идея… Но интересно, как она вам понравится. Я думаю, нам стоит создать творческое объединение.
Эта мысль ни у кого не вызвала восторга. Даже мне, аквитанцу, трудно было представить менее достойный план деятельности сопротивления. Между тем хитрая усмешка Торвальда явно означала, что у него что-то есть на уме.
Проглотив еще куска три лазаньи. Пол посмотрел на меня, перевел взгляд на Торвальда и проговорил:
— Все, Торвальд, не томи. Почему именно творческое объединение? Почему тогда не клуб любителей кройки и шитья и не ассоциация гонщиков на лифтах?
— Тоже неплохие предложения, — весело осклабился Торвальд. — Но вы вот о чем подумайте: чем рационально заниматься участникам творческого объединения?
— Добиваться внимания публики, — мгновенно отозвался я. — Я понимаю, к чему ты клонишь. Можно будет говорить все что угодно и даже делать все что угодно, прикрываясь тем, что это — искусство. Но разве вам не заткнули рот не далее как вчера ночью?
— Заткнули, но тогда у нас еще не было манифеста, — преспокойно отозвался Торвальд.
— А теперь есть?
— Завтра будет, — пообещал Торвальд и отрезал себе еще один большой кусок лазаньи. — Между прочим. Жиро, эту лазанью приготовил Прескотт Дилидженс, и на мой взгляд, самое лучшее, что бы ты мог сделать с утра, так это официально взять его на должность шеф-повара.
На самом деле Прескотт блистал успехами исключительно в кулинарном классе, и я уже подумывал об этом, но сейчас у меня рот был набит лазаньей, и я ничего не сказал, только согласно кивнул.
— Ну, и кто же напишет этот творческий манифест? — осведомилась Маргарет. — Я ужасно устала, поэтому намереваюсь принять горячий душ и через пять минут улечься на любую свободную кровать. — Она допила вино и бросила посуду в регенератор. — Если мы и в самом деле не планируем завтра с утра начать революцию, то дел у нас будет по горло.
— Осталось две свободные кровати, — сообщил Торвальд. — Одна в моей комнате, и одна — в комнате Жиро. Маргарет и Пол, вам решать, кто где ляжет. Есть пожелания?
Маргарет залилась румянцем. Я-то догадывался, где бы она предпочла устроиться, но прежде чем успел придумать, что бы такое сказать по этому поводу (пригласить ее к себе и тем самым подать надежду? Пригласить к себе Пола и тем самым обидеть Маргарет, когда она так устала и измучена? ), Пол вытащил из кармана монетку и сказал:
— Орел или решка, Маргарет?
— Орел, — ответила она.
Пол подбросил монетку и поймал.
— Ты ночуешь у Аймерика и Жиро. В этой комнате есть душ, так что там можешь и вымыться.
— Спасибо, — буркнула она и пулей вылетела из кухни.
— А как легла монетка? — поинтересовался я.
— Решкой, конечно. Бедняжка проиграла, — ответил Пол с совершенно невинным выражением лица, но эта невинность не обманула бы и двухлетнего ребенка.
— Ага, — кивнул я. Наверное, вид у меня был не очень-то радостный.
— Жиро, — проговорил Торвальд.
— Что?
— Ты не обязан влюбляться в Маргарет. Тебе просто нужно быть подобрее с ней. Ты первый парень, которым она вообще заинтересовалась в жизни. Даже если тебе случится обидеть ее, ты уж постарайся поделикатнее. — Он улыбнулся мне. — А не то мне придется еще раз попробовать тебе нос разбить.
— Ты этому пока плохо обучен, — мрачновато буркнул я, бросая посуду в регенератор.
