личных друзей. Разве не так? Значит, все снова перевернулось вверх дном? Какого ответа вы ждете от меня? 22 сентября 1870 года Флобер купил себе револьвер и в Круассе стал обучать военному делу разношерстную команду горожан в ожидании прусского нашествия; он выводил их в ночные дозоры и велел им застрелить себя, если он попытается удрать. Но к тому времени, как пруссаки вошли в город, ему более ничего не оставалось делать, как только ухаживать за престарелой матерью. Он мог бы обратиться к любой военно-отборочной комиссии, но кому был нужен сорокавосьмилетний доброволец, эпилептик и сифилитик, без военной подготовки и опыта, умевший лишь стрелять по дикому зверю в пустыне.
О, ради всех святых. Мы просим
«Вы можете рассказывать о вине, любви, женщинах и славе при одном условии: если вы не пьяница, не любовник, не муж и не рядовой в строю. Если же вы активно участвуете в жизни, вы не видите эту жизнь; вы или страдаете от нее, или же чересчур наслаждаетесь ею». Это не ответ виновного, это жалоба на то, что обвинение составлено неправильно. Что вы называете жизнью? Политику? Мы уже говорили о ней. Эмоциональную жизнь? Через семью, друзей и любовниц Гюстав знал все жизненные испытания. Вы имеете в виду брак? Странная претензия, хотя она не нова. Разве женатые писатели пишут лучшие романы, чем холостые? Разве чадолюбивые писатели талантливей бездетных? Хотелось бы познакомиться с вашей статистикой на сей счет.
Самой лучшей жизнью для себя писатель считает ту, которая помогает ему написать лучшие его книги. Уверены ли мы, что способны лучше их самих судить об этом? Флобер был больше «втянут» в жизнь, пользуясь вашей терминологией, чем многие другие писатели. По сравнению с ним Генри Джеймс был просто монахиней. Флобер, возможно, пытался жить в башне из слоновой кости…
Но не получилось. «Я всегда пытался жить в башне из слоновой кости, но волны нечистот бьют в ее стены, грозя разрушить ее».
Здесь мы должны коснуться трех взглядов на этот вопрос. Первый из них касается того, что писатель сам выбирает — насколько это возможно — степень того, что мы называем его вовлечением в жизнь, независимо от своей репутации. Флобер занимал половинчатую позицию в этом вопросе. «Застольные песни сочиняет не пропойца», — он это хорошо знал. С другой же стороны, их авторами не бывают убежденные трезвенники. Флобер, возможно, лучше всего объяснил это, когда сказал, что писатель должен бродить по морю жизни, не погружаясь в него выше пупка.
Второй вопрос: когда читатели осуждают жизнь писателя — почему он поступает так или эдак, почему он не протестует в прессе против того-то и того-то, почему он замкнут и мало участвует в жизни общества? — не требуют ли они от него, по сути, чтобы он стал проще, тщеславнее. Короче, больше похожим на нас? Но если бы писатель стал похожим на читателя, он стал бы просто читателем, а не писателем, что проще всего.
Третий вопрос: в чем же пафос недовольства, когда речь идет о книгах? Возможно, сожаление о том, что Флобер недостаточно участвует в жизни общества, не носит характера филантропического пожелания старине Гюставу иметь жену, народить детей, и тогда он не был бы таким мрачным и угрюмым в этом соревновании? Если бы он преуспел в политике или в какой-либо стоящей работе, стал бы заведующим своей старой школой, которую когда-то окончил, — помогло бы ему это как-то выйти из одиночества? Очевидно, вы полагаете, что писателю вполне можно исправить ошибки в книгах, изменив образ жизни? Если так, то именно вы должны сами сказать ему об этом. Что касается меня, то я не уверен, что, например, что-то можно было бы изменить в портрете провинциальных нравов в романе «Мадам Бовари», даже если бы автор каждый вечер чокался кружками с сидром с разбитым подагрой нормандским пастухом.
Ага. Наконец я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Вам хотелось бы, чтобы его книги были, как бы это сказать… немного более жизнерадостными? Что за странное у вас представление о литературе. Вы получили степень доктора философии в Бухаресте? Не знал, что писатель нуждается в защите от пессимизма. Это что-то новое для меня. Я отказываюсь от этого. Флобер сказал: «Искусство не создается благими намерениями». Он также сказал: «Публике нравятся книги, в которых восхваляются наши иллюзии».
Наконец-то вы решили выложить все начистоту. Значит, так мы должны судить о наших писателях: по их «добродетели»? Что ж, я полагаю, что мне на какое-то время следует принять ваши правила игры, чтобы понять, как вести себя в зале суда. Припомним все скандальные судебные процессы от «Мадам Бовари» до «Любовника леди Четтерлей»: в них всегда был элемент игры, уступчивая позиция защиты. Кто-то, может, назовет это тактическим лицемерием. (Это сексуальная книга? Нет, Ваша честь, мы считаем, что она вызывает у читателя скорее тошнотворное, отталкивающее впечатление, а отнюдь не желание подражать. Побуждает ли эта книга к брачной измене? Нет, Ваша честь, посмотрите, как эта несчастная грешница, то и дело предававшаяся греховным страстям, в конце жестоко наказана. Против ли брака эта книга? Нет, Ваша честь, она показывает лишь мерзость греха и безрадостность браков, на которые обречены те, кто не следует христианским канонам. Богохульна ли книга? Нет, Ваша честь. Помыслы писателя сдержанны.) Как пример красноречия, это была неплохая речь, но она оставила горький привкус разочарования от того, что ни один из защитников, говоря о произведении подлинной литературы, не построил свою речь на решительном отрицании обвинений.
(Это сексуальная книга? Надеемся, Ваша честь, черт побери! Она поощряет супружескую измену и критикует браки? Точно подмечено, Ваша честь, именно это мой клиент намеревался сделать. Книга богохульного содержания? Ради всего святого, Ваша честь, это так же очевидно, как набедренная повязка на Распятии. Взгляните на все это с определенной стороны, Ваша честь: мой клиент считает, что от большинства ценностей в том обществе, в котором он живет, несет мертвечиной, и он надеется, с помощью своей книги, способствовать: прелюбодеянию, мастурбации, супружеской неверности, изгнанию лжепастырей камнями, а поскольку случай дал возможность временно привлечь Ваше внимание, то, Ваша честь, неплохо было бы заодно вытянуть за уши да на солнышко
