технические трудности создания декораций для следующей сцены («Замок сердец», акт VI, сцена VIII):
«Кастрюля, ручки которой превратились в крылья, поднимается в воздух, опрокидывается ие то оке время увеличивается в размерах; кажется, что она уже накрыла собой весь город и как бы парит над ним, а овощи — морковь, репа и лук-порей, — высыпавшиеся из кастрюли, не упали на землю, а повисли в воздухе, превратившись в светящиеся созвездия».
Подумайте над следующими предсказаниями Гюстава Флобера:
а) (1850) «Мне кажется, что Англии не понадобится много времени на то, чтобы взять под контроль Египет. Аден уже сейчас полон английских войск. Сделать это проще простого: пересечь Суэц, и в одно прекрасное утро Каир полон английских солдат в красных мундирах. Франция узнает об этом через пару недель, и все мы будем предельно удивлены! Попомните мои слова».
б) (1852) «Человечество совершенствует себя, а человек деградирует. Если все сводится к контрбалансу экономических интересов, то останется ли место такому понятию, как нравственность? Когда Природа настолько порабощена, что утратила свои естественные формы, что остается для пластических искусств? И так далее. А тем временем перспектива становится все более мрачной».
в) (1870 год, канун франко-прусской войны). «Это будет возврат к расовым конфликтам. Прежде чем кончится наш век, мы в одно мгновение потеряем миллион убитых. Восток против Запада, старый мир проти» нового. Почему бы нет?»
г) (1850) «Время от времени я открываю газету. События развиваются с головокружительной быстротой. Мы пляшем не на краю кратера вулкана, а на краю деревянного стульчака клозета, который, по-моему, насквозь прогнил. Недалек час, когда наше общество стремительно полетит вниз в кучу дерьма, оставленного нам девятнадцатым веком. Шуму и воплей будет немало».
д) (1871) «Интернационалисты это иезуиты будущего».
15. И ПОПУГАЙ…
Попугай? Что ж, мне понадобилось почти два года, чтобы завершить «Дело о Чучеле попугая». Письма, которые я разослал после своего первого возвращения из Руана, не дали мне ничего существенного, на многие я даже не получил ответа. Возможно, кое-кто из моих адресатов просто решил, что я — какой-то свихнувшийся тип или выживший из ума ученый-самоучка, зацепившись за ничтожный факт, таким жалким образом пытается теперь создать себе имя в ученой среде. Кстати сказать, подобным образом чаще свихиваются молодые, а не старые — они гораздо эгоистичнее, склонны к самоистязанию и самоуничтожению и зачастую настоящие психи, жаждущие крови. Просто пресса более снисходительна к ним. Когда те, кому за восемьдесят, семьдесят или даже только пятьдесят пять, кончают свою жизнь самоубийством, то это обычно принято объяснять старческим размягчением мозгов, постклимактерической депрессией или последним приступом тщеславия, а то и мести, желанием заставить других почувствовать себя виноватыми. Когда же так кончает жизнь кто-то из двадцатилетних, то это объясняют высокомерным отказом от тех жалких обещаний, которые может дать им жизнь, и тогда самоубийства считаются не только актом героизма, но и актом морального и социального протеста. Жизнь? Пусть старики проживут ее за нас. Полный идиотизм, разумеется. Говорю, как врач.
Кстати, пока мы дискутируем на эту тему, мне хочется заметить, что слухи о том, что Флобер сам наложил на себя руки — это еще одна идиотская выдумка, и к тому же выдумка одного типа из Руана, которого зовут Эдмон Леду. Этот выдумщик небылиц возникает дважды в связи с биографией Флобера и каждый раз распространяет сплетни. Его первая неприятная отсебятина — это утверждение, будто Флобер был помолвлен с Джульет Герберт. Леду утверждал, что видел экземпляр книги «Искушение Св. Антония» с надписью, сделанной рукой Гюстава: «Моей невесте». Странно, что он увидел книгу в Руане, а не в Лондоне, где жила Джульет. Странно, что никто, кроме него, не видел этой книги, странно и то, что книга не сохранилась, и то, что Флобер сам не обмолвился о помолвке, странно также, и то, что все это диаметрально противоречило тому, во что верил Флобер. Странно также еще и потому, что все другие ложные утверждения Леду — о самоубийстве, например, — тоже глубоко противоречили убеждениям писателя. Вслушайтесь в его слова: «Нам надо учиться скромности у раненых животных, которые прячутся в глубокие норы и затихают. Мир полон людей, которые громко сетуют на Провидение. Нам бы следовало избегать вести себя так, хотя бы ради соблюдения хороших манер». И снова вспомнились слова, прочно засевшие в памяти: «У таких, как мы, должна быть религия отчаяния. Мы должны соответствовать своей судьбе, то есть быть столь же бесстрастными, как она. Сказав: „Тому и быть, тому и быть“, человек, заглянув в темную яму у своих ног, должен оставаться спокойным».
Не такие слова произносят самоубийцы. Это слова человека, чей стоицизм столь же непоколебим, как и пессимизм. Раненый зверь не убивает себя. И если вы понимаете, что взгляд в пропасть у ваших ног грозит утратой покоя, не прыгайте в нее. Возможно, в этом была слабость Эллен: она не отважилась заглянуть в черную яму. Она только постоянно косилась на нее. Одного взгляда оказалось бы для нее достаточным, чтобы впасть в отчаяние, но отчаяние заставило бы ее искать возможности отвлечься и забыть. Кто-то словно не видит эту черную яму, кто-то просто игнорирует ее; те же, кто постоянно поглядывают на нее, становятся одержимыми. Эллен выбрала нужную ей дозу; она, казалось, впервые воспользовалась своими знаниями жены врача.
Вот что рассказывал Леду о самоубийстве Флобера: он повесился в своей ванной. Полагаю, это звучит правдоподобней, чем утверждать, будто Флобер покончил с собой, наглотавшись снотворного… Но на самом деле все было так: Флобер, проснувшись, принял горячую ванну, после нее с ним случился апоплексический удар и он еле добрался до софы в кабинете. Там и нашел его умирающим врач, который позднее констатировал смерть и подписал свидетельство. Вот как это было. Такой была смерть Флобера. Первый биограф писателя лично беседовал с врачом, засвидетельствовавшим кончину писателя. Согласно же версии Леду, получается, что Флобер, приняв горячую ванну, вдруг решил повеситься, что и проделал каким-то необъяснимым образом, а затем вышел из ванной, спрятал веревку, добрался до софы в кабинете и упал на нее. Когда пришел врач, Флобер умер, успев изобразить все симптомы апоплексии. Полнейшая нелепость.
Нет дыма без огня, говорят. Боюсь» что это не совсем так. Эдмон Леду — пример такого неожиданного дыма без огня. Кто он, этот Леду, в конце концов? Кажется, этого никто не знает. Он ничем себя не проявил, чтобы о нем заговорили. Он — полнейшее ничтожество и существует лишь как рассказчик двух лживых историй. Возможно, кто-то из семьи Флоберов когда-то чем-то не угодил ему (может, Ахиллу Флоберу не удалось вылечить бурсит на его ноге). И теперь он удачно отомстил. А это означает, что немногим книгам о Флобере удается перед изданием избежать дискуссии, — за которой неизменно следует отказ, — об этой истории с самоубийством. Как видите, это происходит и сегодня. Если вновь сдаться и отступить на длительный срок, то нс помогут никакие моральные протесты и возмущения. Вот почему я решил написать о попугаях. Во всяком случае, у Леду нет никакой теории относительно попугаев.
У меня же она есть. И не только теория. Я уже говорил, что на это у меня ушло два года. Нет, это, пожалуй, похоже на хвастовство. Просто я хочу сказать, что между моментом, когда возник этот вопрос, и моментом, когда он был решен, прошло целых два года. Один из академических снобов, к которому я обратился с письмом, даже высказал мнение о том, что, в сущности, этот вопрос не представляет никакого интереса. Что ж, он должен стеречь
