— Имя? — спросил Крибб так, словно уже знал ответ.
— Лав. — Мистер Мун пристально взглянул на собеседника. — Нэд Лав.
— Ага, — удовлетворенно сказал Крибб.
— Ага? — в бешенстве повторил Эдвард. — Что еще за «ага»? Вы знаете его?
— Я могу сказать вам только то, что вы совсем близко к разгадке. Очень близко. Но большего сказать не могу.
— Но вы можете найти его? Сейчас он уже старик.
— Если он где-то в городе, то да, можете положиться на меня. Как только найду его, дам вам знать.
— Прекрасно.
— Тогда я пошел. — Уродец встал.
— Томас… Он обернулся.
— Прошу вас, скажите, чем все это закончится.
— Мне очень жаль, — улыбнулся Крибб. — Выпоня-тия не имеете, насколько это сложно для меня.
Оплатив счет, мистер Мун отправился домой с тревогой в душе и жаждой разгадки. Это дело, пусть и уникальное, слишком долго висело на нем. Следовало поскорее с ним заканчивать.
«Э.!
Прости, что это письмо будет короче прежних. Любовь 893 из моей комнаты перевели и вместо нее поселили другую женщину. Она куда старше и работает здесь давно. Ее номер — 101. Это карга с угловатым лицом, которая сразу же меня невзлюбила, похоже, вознамерилась стать мне не столько соседкой, сколько тюремщицей. Почему 893 так быстро переселили, я наверняка не знао, но кое-какие подозрения у меня все же имеются.
За мной постоянно наблюдают и больше не разрешают отсутствовать на вечерних молитвенных собраниях. Мне все больше кажется, что я тут заключенная, которую со; еди по камере не любят и не уважают. Стоит ли говорить, что я плохо сплю, мой сон прерывист и видения тревожны.
Утром меня вызывают к председателю. Этот титул здесь гроизносят шепотом и самым почтительнейшим тоном. Он царек и божок своего маленького королевства.
Он Любовь 1, альфа среди людей компании. Протолюбовь. Сдается, что существует заранее предписанный предел численности штата компании — тысяча человек, квота, которую надо полностью выбрать. Сейчас число почти достигнуто, и, как только будет найден Любовь 1000, эти люди сразу же приступят к выполнению своего плана, что бы они там ни затевали.
Я не в силах даже объяснить, насколько серьезно они настроены. Порой мне кажется, будто со всеми своими стишками и молитвами это совершенно безобидный народец, энтузиасты, которым просто нравятся тайны и заговоры, существующие только в их воспаленных мозгах. Но я все больше и больше ощущаю, что здесь становится опасно, а мои коллеги готовят что-то страшное, что-то разрушительное, что-то немыслимое для города. Что бы ни привело тебя к решению внедрить меня сюда (я по-прежнему отказываюсь признать, что в этом какую-то роль сыграла шарлатанка Бэгшоу), ты прав, послушавшись своего инстинкта.
Сегодня работа у меня неинтересная, как всегда, но мне удалось наткнуться на важную маленькую заметку. Разбираясь с особенно нудной папкой документов, я нашла запись о трансакциях компании. До недавнего времени 'Любовь, Любовь, Любовь и Любовь' скупала огромное количество собственности под землей. По большей части это заброшенные участки канализационной системы и туннели, которые больше не использует подземка. Не сомневаюсь, что это наведет тебя на определенные мысли, хотя истинный смысл от меня пока ускользает.
Я постараюсь раскопать больше, но отныне мне придется вести себя очень осторожно. Я под пристальным наблюдением и не могу гарантировать собственной безопасности, если меня раскроют. Когда я смогу уйти? Я ощущаю себя какой-то непонятной героиней дешевого романа, которая сдуру лезет в самое пекло.
Но мне надо идти. Время, которое я могу провести наедине с собой, кончилось. Моя тюремщица возвращается.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Никто из живущих на свете не знал город лучше Томаса Крибба. Как старый верный любовник, он мог поведать обо всех его изгибах и складках, всех его щелочках и проходах, всех интимных его уголках. Он был поверенным его секретов и скрытых мест. За несколько часов Томас Крибб мог найти любого человека в Лондоне. От последнего дворника до пэра королевства, как бы они ни пытались скрыться. Порой он даже хвастался, что таким образом помогал полиции, выследив несколько десятков преступников, которые в гордыне свой полагали, будто удачно легли на дно.
Но поиск Нэда Лава оказался совсем другим делом. Складывалось впечатление, будто его укрывает сам город. Никому не удавалось так качественно исчезнуть даже в далеком будущем, как уверял меня Крибб, где город куда плотнее заселен, нежели сегодня.
В общем, лишь сильно за полдень следующего дня мистер Мун и Сомнамбулист получили известие от уродца, а когда они оказались на пороге странного жилища нужного им человека, день успел почти погаснуть.
Нэд Лав обитал в нижнем, беднейшем районе города. Окна его дома оказались заколочены, дверь закрыта на засовы и задвижки, и внешне он выглядел совершенно заброшенным. Сомнамбулист даже нацарапал сердитый комментарий, полагая, будто Крибб их надул и по злобе отправил в бесполезную прогулку. Мистер Мун не выразил согласия по поводу его предположения и постучал в дверь как можно громче.
— Мистер Лав!
Великан аккуратно огляделся по сторонам, проверив, не наблюдают ли за ними. В таком районе явно не следует привлекать к себе излишнего внимания.
В тот момент, когда Эдвард вновь собирался позвать хозяина, за дверью раздался скрип и в прорези для газет и писем показался подозрительный глаз.
— Уходите, — проскрежетал старческий голос.
— Мистер Лав?
— А кто его спрашивает?
— Мое имя Эдвард Мун. Это мой помощник Сомнамбулист.
— Не люблю гостей. И на посетителей у меня времени нет.
Мистер Мун посмотрел на дом, ветхий и заколоченный, словно в ожидании сноса. Даже его поразило, хотя он привык к самым разным жилищам, что кто-то может всерьез решить здесь поселиться.
— Мне очень важно поговорить с вами, — настойчиво произнес он. — От этого зависит судьба многих.
— Уходите. Я вас не впущу.
— У меня есть… вопросы. О поэте.
— Поэт? Никаких поэтов не знаю.
— Вы знали его, когда были ребенком, — строго проговорил Эдвард, начиная терять терпение. — У меня нет времени для игр. Если мои сведения верны, то меньше чем через двадцать четыре часа город подвергнется нападению.
— Значит, все же началось? — Человек за дверью пробормотал еще какую-то фразу, но слишком тихо. — Я боялся, что это уже близко.
Иллюзионист наклонился к прорези.
