Вдруг во весь экран возникает белое, безумное лицо.
— Я, я, Энкарнасио Краниас, почему меня больше нет?!
Оксана стонет. Прибор выключают.
— Что, что все это значит?!
— Объяснение, — отвечает Зепп.
— Чего?
— Того, почему с нами не хотят иметь дела.
— Не хотели, — поправляет Мод. — А теперь объясняют. Иначе зачем это все?
— То, что мы видели, еще и напоминание, — говорит Сумитомо.
— О чем?
— О долге перед теми, кто все это вынес и дал жизнь нам. О долге перед предками. Раньше я и не задумывался, сколько тьмы в человеческой истории.
— Это еще не все, — тихо говорит Лаура.
Смущаясь от общего внимания, она просит повторить некоторые фрагменты записи. Мы убираем водопад и проецируем изображение на стену.
И вот мировая история замелькала в обратном порядке. Эсэсовцы помогали польским евреям выбираться из газовых камер, всплывали погибшие галеоны, расчлененные тела срастались, жертвы выпрыгивали из зубастых пастей и убегали спиной вперед, гоня перед собой хищников. Добравшись до мезозоя, Лаура остановилась.
Мы увидели группу утконосых динозавров, защищающих кладку яиц от кошмарного цератозавра. Продержавшись две-три секунды, картина меркнет. Взамен появилась африканская саванна со стадом антилоп и крадущимся в высокой траве львом. Тревожно вскрикивает сторожевое животное. Антилопы бросаются врассыпную. Но та, вскрикнувшая, сбежать не успевает…
Потом мы видим джунгли острова Борнео и расширенные от ужаса глаза горной гориллы. Это самка. За ее спиной прячется детеныш.
— Готовность к самопожертвованию, — тихо роняет Лаура. — Альтруистическое поведение. Возникли задолго до появления человека.
Вскоре мы увидели и человека. На кресте.
— Развитие альтруистической линии, — поясняет Лаура. — Уже на уровне сознания.
— Значит, это было? — спрашивает Зара. — Что?
— Крест.
— Крест был. Но вот вам еще один.
Те же вьющиеся волосы, семитский нос, мягкая бородка.
— Собирательный образ?
— Да. Однако существовал и основной прототип. Увы, точного ответа на главный вопрос по-прежнему не видно. А этого человека узнаете?
— Джордано!
— Джордано. Жертва ради свободы мысли. А вот так выглядел молодой Сидхартха. Правда, напоминает нашего Сержа?
— Очень даже, — кивает Круклис.
— А вот Эразм Роттердамский. Идея гуманизма. Здесь мы имеем возможность проверить портретно, и все сходится. Гипатия Александрийская. Джефри Чосер, предтеча Марло и Шекспира. Князь Ярослав, неудачливый воитель и благополучный государь. Жизнь дана для радости, это его слова…
— Как мы могли их вспомнить? — удивилась Беатрис. — Память генов?
— Памяти генов не существует, — сказала Зара. — В смысле прижизненных впечатлений.
Ее поддержала Лаура:
— Это помним не мы.
— А кто?
— Те, кто старше нас.
— Ты так уверена?
— Другого объяснения нет. Никто не может вспомнить динозавров, вымерших семьдесят миллионов лет назад.
— Да, действительно, — согласился Зепп. — Продолжай, пожалуйста.
— Смотрите, вот Роджер Бэкон. Это, вероятно, Ибн Сина в бухарский период жизни. Имя следующего человека неизвестно, а жаль. Похоже, именно он придумал колесо.
На подушках мечется больной:
— Света, больше света…
— Гете.
Еще один умирающий:
— Иду искать великое, быть может…
— Рабле.
Лаура замолчала. На экране продолжали появляться лица. Мужские, женские, старые и молодые, грустные и веселые, хотя веселые — совсем редко. И старые — редко.
— Да, — сказал Кшиштоф. — Поразительные возможности для историков. Вот это подарок!
— Каковы же выводы? — спросил я.
— Выводы? — удивилась Лаура. — Они очевидны. Во-первых, наша психика подвергается осмысленному воздействию. По-моему, это несомненно.
— А во-вторых?
— Мы победили в себе зверя. Мод права, иначе бы с нами не разговаривали. Вот что означают Кронос-инсайты. Думаю, они будут продолжаться, но уже в менее пугающей форме.
Вспыхнул свет. Самое растерянное лицо было у Круклиса, насколько я помню.
Все хорошо в меру. А у нас же дня не проходило без гостей. Захаживали, заглядывали, забегали на минутку. Поговорить, обменяться мнениями, отведать шанежек Мод или моих коктейлей, просто молча посидеть. Срабатывал известный психологический закон: если человеку с вами хорошо, он искренне считает, что вам с ним не хуже. Закон этот даже в наш просвещенный век знали не все. И хотя почти каждый посетитель следил за визитом и сам по себе бывал у нас не слишком долго, когда число таких визитов переваливает за полсотни…
В общем, времени для общения с женой у меня не оставалось. Мы не могли обменяться мнениями по важным вопросам, да и просто узнать друг друга поближе. Я стал подозревать, что либо женился на общественном достоянии, либо общество бессовестно крадет мою собственность.
Оба варианта не радовали. А приемлемый способ положить конец безобразию отсутствовал. На то, чтобы пресечь поток посетителей, ни у меня, ни у Мод рука не поднималась. Оказалось, что на Гравитоне существует огромная неутоленная жажда домашнего уюта и обыкновенного добрососедского общения. Она проявлялась так понятно, трогательно и искренне, что мы уж совсем было приготовились нести свой крест до тех пор, пока наша популярность не пойдет на убыль естественным путем.
— Долго ждать придется, — посетовал я.
— Нет. Найдутся люди с повышенной чуткостью, — утешила Мод.
И оказалась права. В одно прекрасное утро по всей станции включились громкоговорители принудительного вещания. Обычно такое делалось при каких-то чрезвычайных происшествиях. Но никакого ЧП не случилось. Бесценная Беатрис отчетливо, трубным таким гласом объявила, что кабачок «У Сержа-Под-Водопадом» открыт для всех желающих «со
